— Не надо, Андрей. Оставь! — с трудом, сквозь стиснутые зубы ответила Лида.

— Но что, что такое, Лида? Что случилось? Почему ты не хочешь, ехать, не хочешь меня видеть, почему?!

— Андрей!.. Андрей! — Лида все пыталась осилить слезы. — Ах, Андрей!..

— Лидуля! — Андрей Павлович повернул ее к себе лицом и, вглядываясь в ее переполненные влагой глаза, стал гладить по щекам. — Милая моя! Ну что, что случилось, скажи мне. Чтобы я знал, чтобы я понял… Ведь мы вместе, ты не одна, я всегда с тобой…

Лида отняла его руки от своего лица.

— Это я всегда с тобой…

Мгновение Андрей Павлович молчал. Потом заговорил с горячечной, исступленной силой:

— Ты устала?! Милая моя, радость моя, ты устала? Я знаю, я понимаю… я плох, я дурен… так, как у нас, это нечестно по отношению к тебе… но как по-другому? Ты даешь мне силу, ты для меня, как Гея, я, как Антей… я изможден, жить неможется — припадаю к тебе и оживаю, вновь становлюсь человеком. Прости меня, милая моя, радость моя!.. Никто не знает мой ад, этот огонь, на котором поджариваешься… я хожу на работу, играю из себя бодрячка, весельчака, кажусь, наверно, другим этаким везушником, сам порой начинаю себя чувствовать таким… но потому лишь и могу быть таким, что есть ты! Я не могу без тебя, мне нельзя без тебя… зачем мне это кавказское побережье, если без тебя?!

Он называл себя бодрячком, везушником — кем и действительно казался обычно, — но сейчас в нем ничего не осталось от этого обычного, сейчас это был смятый, потерянный человек, и в выспренности его речи было не желание сказать покрасивее да поэффектнее, а оглушенность, судорожная попытка спрятаться за слова, спастись ими, заслониться…

Лида отступила от Андрея Павловича и промокнула рукой мокрые глаза. Она осилила слезы, и они больше не текли у нее.

— Я никогда, Андрей, ничем не попрекала тебя, — сказала она, не глядя ему в лицо. — Никогда, ни разу, ты ведь знаешь. Зачем же объяснять мне все это? Я любила тебя и потому принимала все как есть. Да я бы не смогла любить тебя, если б ты бросил сына. Может быть, я потому тебя и любила, что ты такой. Ведь никогда я не требовала, не просила даже, чтобы ты оставил семью? Это так подло было бы, если бы ты их оставил. Вы оба виноваты, что сын ваш так болен, и крест вам нести обоим. Я никогда не чувствовала в себе права помочь тебе снять его и переложить только на ее плечи. Я бы себя последней гадиной чувствовала, если бы вдруг попыталась сделать это…

— Но что произошло, Лида?! — перебил ее Андрей Павлович. — Что случилось? Вчера ты не могла, потому что спектакль у отца. Я понимаю, я поменял билеты… но что тебе мешает сегодня?!

Он задал этот свой вопрос, наступила пауза, длилась все, длилась, и наконец Лида сказала мертвым, падающим голосом:

— Я слышала твой разговор с Мариной.

Кровь отхлынула от лица Андрея Павловича вмиг, разом, и оно сделалось бледным. Андрей Павлович попытался шагнуть к Лиде — и не смог.

Теперь Лида глядела на него, а он прятал, уводил глаза от ее взгляда.

— Тот твой разговор, когда ты звонил ей по телефону, слышала. У нас там спаренный, два аппарата… И она велела мне взять вторую трубку. Я сначала не поняла ничего. Я думала, это кто-то из ее… звонит. Только почему-то голос такой знакомый… такой родной…

— Но у нас… — осекаясь, с трудом смог выговорить Андрей Павлович, — ничего не было… Совершенно… ровным счетом, я тебе клянусь. Только тот разговор…

Лида слегка кивнула согласно.