– Не сомневаюсь, – дерзко ответила Жюдит, взяв Дезире на руки.

Эта встреча оставила тягостное впечатление. Эдуард мог предположить, что первое в жизни свидание с дочерью мало что вызовет в его душе, и он, видимо, останется равнодушным, но он совершенно не ожидал, что оно разбудит в нем ощущение вины.

Вины за то, что не любит свою дочь. Равнодушен и к ней. Возможно, эта крошечная девочка нуждалась в нем. Впрочем, всё это было так не вовремя и так бесполезно. Что говорить о дочери теперь, когда он оказался в тюрьме?

И всё таки Дезире ему запомнилась. Очень запомнилась. Больше, чем если бы была пухлой и розовой, как другие дети. В ее облике было что то утонченное и аристократическое. Что то от Монтреев, а не от Адель. Он чувствовал в ней что то родное, хотя ему и не удавалось почувствовать до конца, что он – ее отец.

В тот день был еще один визит. Втайне от семьи и от строгой матери в тюрьму Ла Форс явилась Мари д'Альбон и смогла добиться свидания с графом де Монтреем, назвавшись его невестой.

Эдуард не ожидал ее прихода. Все те незначительные отношения, что между ними были, прервались еще полгода назад, и время, проведенное в Аньере, стало для Эдуарда приятным, но весьма незначительным и туманным воспоминанием. Но тем неожиданнее было для него осознать, что приход Мари приятен ему. Ему стало легче. Приподняв темную вуаль, она взглянула на него так открыто и любяще, что ему невольно стало теплее на душе и он, забыв о приличиях, сжал ее нежную руку в своей. Легкий легкий румянец разлился по щекам Мари. Не отнимая руки, явно ободренная таким приемом, она сбивчиво и взволнованно стала оправдывать свой визит самой искренней тревогой – как же, ведь они так давно знакомы, и, несмотря на то, что он старше, выросли вместе.

– Я уже много раз навещала Мориса, а вас ни разу.

– Мари, неужели вы оправдываетесь? Это совсем не нужно. Я рад. Я действительно рад вас видеть.

Потирая висок, он уже совершенно серьезно добавил:

– Полагаю, мадемуазель, уже давно у меня не было посетителей столь приятных.

Из того, что она говорила, можно было понять, что мадемуазель д'Альбон знакома с мельчайшими подробностями его дела, наизусть знает маршрут, который был уготован для ссыльных, и что они с ее отцом и матерью посетили добрый десяток влиятельных чиновников, добиваясь смягчения приговора, а уж бедная Катрин сумела встретиться с самим министром Тьером. Говоря о своей матери, которую, как она догадывалась, Эдуард недолюбливает, Мари извиняющимся тоном сообщила, что графиня д'Альбон, конечно, бывает слишком чопорна, однако, как и все д'Альбоны, любит Монтреев.

Эдуард даже не вслушивался в то, что она так взволнованно рассказывала. Он вдруг ощутил в этой девушке особую притягательность, даже очарование. Она отличалась от Адель и тем выигрывала.

В ней было столько чистоты и искренности, что Эдуард, разозленный фиаско, которое он потерпел с Адель, честно говоря, просто таял. Мари была высокая, хрупкая, очень изящная; она не умела или не смела подчеркнуть в себе женщину, но с ней можно было не бояться подвохов. Пристальным взором, рискуя ее смутить, Эдуард внимательно, уже по мужски окинул ее лицо, всю фигуру, заметил высокую линию лба, румянец на щеках, взволнованные, полные боли серые глаза, родинку у нижней губы. Он был слишком опытен, чтобы не понять, что не безразличен ей. Может, даже больше, чем просто не безразличен. И тут он увидел едва заметный шрам или даже царапину у виска. Слова Адель о том, что она ударила сопернику бриллиантовым кольцом по лицу, мгновенно всплыли у него в памяти, наполняя его злостью и яростью. В эту минуту он почти ненавидел свою любовницу за то, что та посмела причинить боль такой нежной девушке, как Мари, – ведь та, несомненно, просила за брата или даже за него, Эдуарда, и просила справедливо.