– Пойдемте, дитя мое, графиня д'Альбон знает вас с самых малых лет. Разве вы забыли, как она дарила вам конфеты, как вы играли в саду с ее сыном?

– Мама, я прекрасно все это помню, – сказал Эдуард. Разговор велся за утренним кофе, и он равнодушно отложил ложечку в сторону. – Но это не может изменить всем известного обстоятельства. Я не люблю мадам д'Альбон. Если я буду честен, то скажу: меня от нее тошнит.

Антуанетта, сдерживая раздражение, произнесла:

– Не так уж трудно в вашем возрасте скрыть свои чувства. Кроме того, вы никого не любите. Разве это причина для того, чтобы ни с кем не видеться, не ездить ни на какие приемы? Вы, между прочим, и меня не любите.

Эдуард поднял на нее глаза:

– С чего вы взяли, мама?

– Вам ничего не стоит огорчить меня. Это очень больно. У меня ведь никого нет, кроме вас, Эдуард, – я так распорядилась своей жизнью. У меня есть только вы, да еще, может быть, Жозеф.

– Жозеф, я уверен, мама, составит вам компанию.

Она спросила уже мягче:

– Что вы, в конце концов, имеете против д'Альбонов?

– Я считаю их старыми, старомодными, скучными и противными людьми. Этого достаточно? Полагаю, я достаточно взрослый, чтобы не ездить к тем, кого я не люблю.

– Но если вы не явитесь, это разобьет графине сердце. А Морис? Разве его это не заденет? Или вы его тоже не любите?

Морис, сын Женевьевы, был приятелем Эдуарда, а раньше – даже другом. Они вместе провели детство в Вене, вместе какое то время учились. Почти ровесники, они вообще поначалу не расставались. Множество юношеских воспоминаний Эдуарда было связано с Морисом. Когда молодой д'Альбон выбрал для себя военную стезю, в их дружбе появилась трещина, что то вроде охлаждения.

Потом меняться стал Эдуард, все больше приходивший к выводу, что дружба как таковая ничего не дает – ни прибавляет, ни отнимает. Еще позже, когда Морис женился и стал отцом, разрыв между ними увеличился еще больше. Они никогда не ссорились, просто перестали быть друзьями. Но приятельские отношения между ними оставались; каждый в минуту опасности мог бы надеяться на другого. Кроме того, Эдуарда соединяли с сыном графини д'Альбон и некоторые политические дела.

Эдуард, поневоле чувствуя себя тронутым этой настойчивостью матери, уже мягче ответил:

– Мориса я люблю, мама. Уверяю вас. В семействе д'Альбонов есть несколько приятных представителей, это надо признать.

– Несколько? – улыбнулась Антуанетта.

– Да, это Морис и, пожалуй, Мари.

Графиня де Монтрей была поражена, услышав, как сорвалось с губ Эдуарда имя Мари. Восемнадцатилетняя дочь графини д'Альбон, девушка на выданье, с хорошим приданым, хорошего происхождения, очень приятной наружности, никогда прежде не вызывала никаких чувств у Эдуарда: он, казалось, вообще не замечал ее. Антуанетта, в душе считая, что Мари – лучшая партия для ее сына из всех, какие только могут быть, видела это равнодушие и поэтому никогда даже не заикалась о Мари.

– Чем же она вам нравится? – спросила Антуанетта, с замиранием сердца ожидая услышать в ответ какую нибудь колкость или насмешку в адрес девушки.

Эдуард произнес, не слишком, впрочем, восторженно:

– В ней есть некоторая непосредственность и естественность. Будет жаль, если время и свет ее изменят.

Заметив, как тревожно слушает его графиня, он улыбнулся:

– И потом, она ведь прехорошенькая, эта Мари, разве не так?

Мадемуазель д'Альбон, умная темноволосая девушка с серыми, как зимнее небо, глазами могла претендовать на звание не только хорошенькой, но и красивой. Антуанетта почувствовала, как у нее перехватывает дыхание от радости. Породниться с д'Альбонами, получить в их лице не только друзей, но и родственников, увидеть, наконец, наследников рода Монтреев, сыновей Эдуарда, и, таким образом, любить еще кого то в этой жизни, кроме него – это было самой большой мечтой Антуанетты.