|
Не отрываясь от стереотрубы, комбриг отрицательно качнул головой. Если этот штатский не врет и не ошибается, у него появлялась возможность покончить со всеми одним махом — просто подвести золотопогонников под пулеметы. Соблазн кончить все разом был велик! Комбриг тяжело вздохнул. — Нет, товарищ изобретатель. Давай, как и договорились. Еще десять долгих секунд комбрига терзало сомнение — не заигрался ли он, но тут случилось чудо. Первая офицерская шеренга вдруг остановилась и бесстрашно замаршировала на месте. Через секунду те, кто не бежал, а лежал в снегу, поднялись и деревянными шагами замаршировали вперед. Товарищ Родимичев, не отрываясь от окуляров, скомандовал: — Пулеметчикам приготовиться… Адъютант повторил эти слова в трубку полевого телефона. Комбриг словно увидел, как подобрались первые номера всех восьми пулеметов, поставленных там, где потребовал ученый. Как вторые номера приподняли ленты, чтоб не случилось перекоса, как взгляды ушли сквозь прицельные рамки туда, где маршировал враг. Беляки и впрямь маршировали. Стройными рядами они сходились в плотную группу и, подстраиваясь под шаг друг друга, словно всех их вела не слышимая никому музыка, пошли вперед. Слово, что уже минут десять терзало горло комбрига, наконец выпорхнуло оттуда. — Огонь! Адъютант, крикнув команду в мембрану полевого телефона, высунулся из окопа. В этот момент красные окопы вспыхнули пулеметным огнем. Плотную, собранную группу хлестали пулеметные очереди, укладывая на землю живых людей. Комбриг азартно охнул. Зрелище было непривычным. Плотно сбитая толпа ровным шагом маршировала на месте, а её резали струи пулеметных очередей. Пулеметы выплевывали почти шестьсот пуль в минуту. А пущенная с близкого расстояния пуля пробивала двух-трех человек и застревала в четвертом. Убитые валились на землю, освобождая место для новых смертников… Это продолжалось не более пяти секунд. Инженер Кажинский увидел это через его плечо и, дернув щекой, переключил рубильник на пульте. Повинуясь неслышному щелчку, марширующая толпа на заснеженном поле сломалась и, обуянная ужасом, бросилась назад. До своих окопов добежали немногие. Перевалившись через бруствер, с отвращением отбросив в сторону феску, поручик Розинцев вытер разгоряченное лицо грязной травой. Над головой продолжали свистеть пули, но в окопе это было уже не страшно… Привалившись к земле, он прикрыл глаза, слыша, как то справа, то слева в окоп падали товарищи. Глаза он открыл, когда кто-то засмеялся. Мелко, истерично… — Да, господа… Давно я так не бегал! Полноватый незнакомый ротмистр вытерся рукавом, оставив на небритых щеках глиняные разводы. — Что это было? — Умопомрачение, — мрачно отозвался кто-то. — Мы дружно сошли с ума и… Ротмистр осторожно высунулся. Стрелять красные перестали — не в кого. — Боюсь, что нет… Скорее большевики изобрели что-то новое… К коричнево-серым валунам, что усеивали землю между окопами, добавились тела товарищей. Полоса земли между окопами теперь напоминала болото — ровная поверхность, и, словно кочки, тела, тела, тела…Кто-то там еще шевелился, кто-то сидел под прикрытием камней, не решаясь преодолеть простреливаемое пространство. — Не знаю, как у вас, господа, а у меня было мерзкое ощущение, что в моем мозгу кто-то ковыряется… При воспоминании ротмистра передернуло. — Мозолистой рукой? Серпом и молотом? — Идите вы к черту со своими шуточками, поручик! — Я думаю, господа, что мы столкнулись с новым оружием… — Почему с оружием? Оружие — это то, что убивает. — Извольте посмотреть за бруствер. — Это пулеметы. — Это страшнее пулеметов. |
