|
— Это пулеметы. — Это страшнее пулеметов. Я своими глазами видел, как барон шел на пулемет… Глаза безумные, лицо белое… Чтоб еще раз подойти к ним так близко, понадобится мужество, которого у меня нет. Ротмистр помотал головой. — Я готов убивать их и рисковать собственной шкурой, но по-честному… При приблизительно равных шансах… А так вот… Увольте, господа… То, что большевики обладают каким-то страшным новым оружием, стало ясно уже через день, когда посланные в передовой секрет офицеры РОВСа на глазах товарищей и британских инструкторов молча поднялись из-за камней и, не скрываясь, пошли к красным окопам. Просто перебежчиками они быть никак не могли — и подполковника и обоих капитанов в сводном отряде хорошо знали, потому и не стали стрелять как в предателей — рука ни у кого не поднялась. Удивительно было и то, что и большевики не стреляли. Эти словно знали, что там происходит, словно это так и было нужно… Посланные за ними в горячности вдогонку три офицера, не добежав до ушедшей вперед первой группы, вдруг остановились и заметались на одном месте. Издалека казалось, что они ведут борьбу с кем-то невидимым. Кто мог — припали к биноклям и стереотрубам. Кто не видел — вытягивали шеи и переспрашивали. — Что там такое, господа? Что такое? Никто не решился сказать — словно наблюдал какой-то таинственный обряд. Люди топтались на одном месте, то ли мешая, то ли, наоборот, помогая друг другу что-то делать… Они толкались, держались друг за друга, дергались в разные стороны… Кончилось это тем, что один из них, бросив винтовку, деревянно переставляя ноги, зашагал следом за первой тройкой, а второй заковылял обратно, неся дергающегося в его руках третьего товарища. В спину им ударили пулеметы. Они едва успели добрести до камней, как земля тяжело вздрогнула, и над их головами полетели первые снаряды. Единственным достойным ответом на большевистские происки, который нашелся у атакующих, оказалась артиллерия.. Пушки ударили из-за холмов, с закрытых позиций, сводя схватку «в ничью». Снаряженное взрывчаткой железо с воем перелетело окопы, и пулеметный огонь с той стороны вовсе прекратился. Из блокгауза было видно, как за красными окопами встали черные султаны земли и камней, как погасли злые вспышки станковых пулеметов. Генерал Долин, командир сводного отряда, опустил бинокль на грудь, оборотился к подчиненным. — Нда-а-а, господа. Неужели эдак каждого можно маршировать заставить? Его взгляд перебегал с лица на лицо, но нигде не мог увидеть уверенность. Люди подавленно молчали. — Управляемое сумасшествие, — наконец сказал кто-то. — Это ведь какая низость, господа! И всех прорвало. Страх превратиться в марионетку, покорно идущую к смерти, заставил всех говорить разом. — Такого же не может быть! Просто не может быть! — И тем не менее это факт… Все видели… — А что это? Может быть, газ? Тогда раздать противогазы… — Да какие газы, капитан… Ветер от нас дул. Это же форменное чудо… — Может быть, молебен? — неуверенно прозвучал чей-то голос. — Вы еще муллу позовите… — Да… Что бы там ни было, после этого ходить на них в штыковые атаки глупо… — Верно… Атаковать «в лоб» — обречь отряд на бессмысленную гибель… Позиции красных продолжали взрываться и подниматься дымными столбами. Эта сила и мощь подчиненного ему оружия вернула генералу самоуважение. Снаряды казались ему кулаками, которыми он колотил хитроумных врагов. Генерал смотрел на дымные фонтаны, думая о том, как найти в военных уставах ответ на вопрос, витавший в воздухе: что делать дальше? От размышлений его оторвал голос за спиной. |
