Майк с трудом проснулся, весь мокрый от духоты. Эхо собственных слов, сказанных во сне, все еще пронизывало ткани мозга.

– Это будет больно, это будет больно.

Он застонал.

Слишком поздно. Уже больно.

В начале первой световой смены Майк обнаружил, что кто‑то забрался в его комнату, пока он спал, и украл бумажник и рюкзак. Таким образом, он остался в чем был – к счастью, спал он не раздеваясь.

– Хорошее начало, Мюррей, – пробормотал он, садясь на край кровати.

Пол комнаты был испачкан желтой грязью, оставленной, очевидно, грабителем.

– Может, это золото.

Он потрогал желтую грязь босой ногой и тут же в панике начал искать тапочки, которые оказались под кроватью.

Второй и хорошей новостью было то, что воры не тронули его скафандр, запертый в кладовке возле пита Лека. Он торопливо пошарил в заднем кармане – слава богу, пластиковый ключ‑карточка был на месте. Майк вышел из номера, миновав стойку, за которой торчал новый и очень негуманоидный клерк, и осмотрел коридоры. Очевидно, выдача зарплаты продолжалась.

Майк отыскал дешевую забегаловку и еще раз попытался проверить на сканере свой кредит. На счету еще оставались деньги, а это означало, что у ночного вора не было при себе контрабандного сканера. Уже неплохо. Майк позвонил Спидболу и попросил приехать сюда, а затем уселся за стойку.

Поджидая приятеля и потягивая кофе, Майк достал серебряную монету и положил ее на грязноватую стойку.

Подошла, официантка и наполнила его чашку. Взглянув на монету, она бросила:

– Извини, парень, мы здесь такие не принимаем.

– Да, я знаю.

Несколько секунд спустя он заметил, что она все еще разглядывает его.

– Что?

– Сладкий мой, я чувствую, ты на мели.

– Что, так заметно?

– Да, детка, по запаху.

– О, простите.

Сомнений быть не могло, придется где‑то раздобыть новую рубашку. Майк протер глаза. Та кладовка, в которой он провел ночь, была настолько дешевой, что гравитация в ней постоянно колебалась. Он вообще удивлялся, как ему удалось заснуть.

Теперь, взмокнув от пота в жарко натопленной кофейне, он подумал, что, может, и не было никаких колебаний гравитации.

– Просто я совсем пропадаю, – прошептал он, подбрасывая монету.

Это была его последняя связь с Землей, полумифической планетой, которую он, может, больше никогда не увидит.

Майк повертел монету в руках, опасаясь, что она может снова наполнить его хрупкий разум фантомами. Какое‑то наваждение. Проклятая вещица была полна мерзких посланий, адресатом которых был он сам, а отправителем кто‑то, кого он знал, но не мог вычислить.

Если только клаат'ксы не напортачили чего‑нибудь с монетой. Эдд сказал, с ними такое бывает...

Эдд сказал, Эдд сказал. Майк подумал, а что сказал бы Эдд, если бы в мысленном изображении появилось его лицо.

Сказал бы, что они сумасшедшие или лгуны. «Почему ты думаешь, что это не они сами устроили диверсию на корабле?» – сказал бы он. Я ничего не думаю, приятель, ничего.

Сосредоточившись, Майк мог отчетливо вспомнить лицо Джесса, протянувшего руку за сандвичем. При этом образ диверсанта за работой рассыпался на части. Теперь он ясно понимал, что подозревать Джесса было нелепо, но не извиняться же перед человеком за невысказанные мысли. Он еще раз подбросил монету в воздух, следя за ее медленным вращением в низкогравитационном поле. Поймал, подбросил, еще раз, еще... Вдруг кто‑то протянул руку и перехватил монету в воздухе.

– Эй!

– Где ты это взял?

Перед ним стоял крупный мужчина в темном костюме – из тех, с которыми люди в здравом уме предпочитают не связываться.