Майк почувствовал жжение в животе, к горлу подкатила тошнота. Рот наполнился горячей слюной, и он подумал, что если проглотит ее, то заболеет. И все‑таки проглотил.

Джесс вовремя пришел на пит.

Майк сидел в кабинете Лека, положив голову на стол. Он услышал стук и поднял глаза.

Это был Спидбол.

– Джесс хочет тебе кое‑что сказать.

– Где он? – оглянулся Майк.

– Недалеко.

– Я не хочу с ним разговаривать, – сказал Майк. – Он меня предал.

– Подумаешь!

– Он был моим другом.

– Большое дело! Он был и моим другом тоже.

– Он врал.

– Конечно, врал. А ты хотел бы, чтобы он всем рассказывал о том, что сделал? – Спидбол умолк. – Подожди минутку. Ладно, хорошо. Я готов.

– С кем ты разговариваешь?

– Выслушай его, Майк. Выслушай Джесса, – сказал Спидбол.

Он помолчал и начал говорить голосом Бландо:

– Майк, я хочу сказать только одно. Ты не знаешь – и, я надеюсь, никогда не узнаешь – как на меня давили. Спонсоров у меня не было, мне нечем было оплачивать гонки, всякие типы разгуливали по Питфолу с моими расписками в карманах. Они просто не давали вздохнуть, Майк! Ребята, которых я знал двадцать лет, перестали разговаривать со мной, потому что мне нечем было им заплатить. Они продали мои расписки за полцены бандитам, чтобы со мной разбирались другие. Мои расписки оказались у гангстеров, Майк, у парней, которые просто из принципа переломали бы мне все кости. И вот они дали мне задание, сказав, что порвут все расписки, спишут все долги. Я только должен был вывести вас с Тайлой из той гонки. Вы их беспокоили. Вы были чересчур хороши.

Майк отвернулся.

Спидбол‑Бландо продолжал:

– И тогда я подпортил один из ваших двигателей. Я даже использовал для этого монету, которую они мне дали... я хочу сказать, боже мой, я, конечно, не хотел этого. Я засунул монету куда надо... Я был уверен, что это проявится при диагностике, что вы даже не сможете вывести машину на трек. А в худшем случае... если вы будете на трассе, когда начнут гореть провода... то вы хотя бы заметите сигнал опасности и сойдете с дистанции. Майк вспомнил мигающий индикатор. Кому пришло в голову не сообщать об этом? Снял бы тогда Лек корабль с трассы?

– Самым мерзким делом, – сказал Джесс, – было выиграть ту проклятую гонку. И когда я выиграл, боже, я думал, что ты меня по стенке размажешь. Но, конечно, ты был слишком расстроен из‑за Тайлы, чтобы думать о...

Раздалось придушенное рыдание, и Майк резко поднял голову, ожидая увидеть слезу в глазах Джесса. Но лицо Спидбола было таким же безмятежным, как и в тот день, когда его сделали.

– О боже. Таила... – произнес Спидбол и откашлялся. – Это было самое худшее. Как меня угораздило сотворить с ней такое? Она знает, что сейчас происходит, видит по информационной сети. Черт, мне кажется, она с самого начала догадывалась.

Майк глубоко вздохнул и вытер собственные глаза.

– И ты еще плачешь.

– Прости, не могу сдержаться, – сказал Джесс. Спидбол яростно потер лицо стальными ладонями. – Боже, я такой...

– Хватит.

– Майк, если я могу что‑то...

– Просто уходи и все.

– Все, все, что в моих силах...

– Я об этом подумаю.

– О боже, Майк, если тебе надо об этом думать, я погиб. То есть, это ведь не что‑то такое, что ты можешь решить. Это не математическая задача. Не нужно знать особую формулу, которая говорит о том, что я поступил не так уж плохо. То, что я сделал, – чудовищно. Непростительно! Как, по‑твоему, я себя чувствую, разговаривая с тобой сейчас? Да я просто сумасшедший, что с тобой разговариваю!

– Но тебя здесь сейчас нет, или ты не заметил?

– Знаю, знаю.