Меня заинтересовала эта сторона расследования. Мистер Стюарт, какой у Ламокса коэффициент умственного развития по человеческой шкале?
– Что? А! Его коэффициент умственного развития? Не знаю, сэр.
– Боже мой! Неужели вы никогда не пытались этого выяснить?
– Да нет, сэр. Я имею в виду: да, сэр. Во времена моего дедушки кто-то проводил с ним какие-то исследования, но дедушке так стало больно от того, как они с ним обращались, что он их прогнал. С тех пор мы держим незнакомых людей подальше от Лами… по крайней мере, большинство из них. Но он настоящий умница. Можете сами убедиться.
Судья О'Фаррел зашептал Гринбергу:
– Этот зверь не умнее хорошей собаки, даже если и может повторять, как попугай, человеческую речь. Я это знаю.
Джон Томас возмутился.
– Я все слышал, судья. У вас предубеждение.
Судья хотел было ответить, но в разговор вмешалась Бетти.
– Джонни, вспомни, что я тебе говорила. Разговаривать с ними буду я.
Гринберг не обратил на это вмешательство внимания.
– Были какие-нибудь попытки изучить его язык?
– Сэр?
– М-м-м, очевидно, нет. Он мог быть привезен еще до того, как научился говорить… я имею в виду, говорить на своем языке. У него должен быть свой язык. К ксенологов есть аксиома, что речевые центры формируются только у существ, которые эти центры используют. То есть, он вообще не смог бы выучить человеческую речь, как речь, даже очень слабо, если его собственное племя не пользовалось бы речью как средством общения. Он может писать?
– Но как, сэр? У него же нет рук.
– М-м-м, да. Тогда, отталкиваясь от теории, готов держать пари, что относительный индекс у него не ниже сорока. Ксенологи нашли, что высшие типы, уровня человека, всегда обладают тремя характеристиками: речевыми центрами, манипуляторными устройствами и, посредством этих двух, умением сохранять информацию в виде записей. Так что можно заключить, что племя Ламокса в своем развитии значительно отстает от нас. Вы изучали ксенологию?
– Слишком мало, сэр, – смущенно произнес Джон Томас. – Только те книги, что смог найти в библиотеке. Но собираюсь основательно заняться ксенологией и внеземной биологией в колледже.
– Прекрасно. Это весьма обширная область. Вас удивит, как трудно найти ксенологов для Министерства. Но почему я спросил об этом: как вы знаете, Министерство вмешалось в это дело из-за него, – Гринберг указал на Ламокса. – Была вероятность, что ваш зверь относится к расе, имеющей с нами договорные отношения. Раз или два, как ни удивительно это может выглядеть, чужеземцы, посещавшие нашу планету, по ошибке принимались за диких зверей, и результаты бывали плачевными.
Гринберг нахмурился, припоминая ужасный случай, который удалось замять, когда член семьи посла с Лладора был найден мертвым, выставленным как чучело в антикварном магазине на Виргинских островах.
– Но здесь такой опасности нет.
– Я тоже так думаю, сэр. Ламокс – член нашей семьи.
– Совершенно верно, – уполномоченный обратился к судье О'Фаррелу. – Можно вас на минуту, судья? Для личной беседы?
– Конечно, сэр.
Они удалились. Бетти подошла к Джону Томасу.
– Все будет хорошо, – зашептала она, – если ты воздержишься от дальнейших глупостей.
– А что такого я сделал? – запротестовал он. – И почему ты думаешь, что все будет хорошо?
– Это очевидно. Ты ему понравился, и Ламокс тоже.
– Не вижу, как это поможет расплатиться за витрины «Бон Марше» и все эти фонарные столбы.
– Береги свои нервы и делай так, как я тебе скажу. Не успеем мы покончить с этим делом, как они за все заплатят, вот увидишь.
А неподалеку от них Гринберг объяснял судье О'Фаррелу:
– Судья, из того, что я узнал, мне кажется, что Министерство инопланетных дел должно устраниться от этого дела. |