Занятия со мной давали доктору ни с чем не сравнимое наслаждение открывать нечто новое для науки не путем сложных умозаключений, а опираясь на фактический материал. Так продолжалось целый год, и за все это время я ни разу не проговорился Ван дер Хевену о пластунах, боясь оборвать ту нить доверия, которая уже связывала нас. Прежде чем решиться на последнее признание, я хотел твердо знать, что былые подозрения не возродятся.
9
Однажды осенью мы с Ван дер Хевеном гуляли по саду. Всю последнюю неделю погода стояла теплая, но синеву неба постоянно заслоняли плотные облака. Доктор, в очередной раз хмуро взглянув на серую пелену, задумчиво произнес:
— Насколько выиграли бы люди, если бы могли постоянно видеть солнце и небо, как вы…
— Но я вижу не только небо, — откликнулся я, воспользовавшись подходящим моментом.
— Ну да, ваше видение мира совсем иное, — согласился Ван дер Хевен.
Собравшись с силами, я выпалил:
— Нет! Я имею в виду совсем иной мир! Я утаил самое главное, из-за чего и пришел в Амстердам.
Он остолбенел и изумленно уставился на меня.
— Да, именно самое главное, — упавшим голосом повторил я.
— Давайте-ка сядем и потолкуем, — оправившись от неожиданного признания, предложил Ван дер Хевен.
Мы вернулись к дому и присели за небольшой мраморный стол, где в погожие дни любила чаевничать семья доктора.
— Выкладывайте, Карл, — строго проговорил он.
Глубоко вздохнув, я сказал:
— Я не хотел своей скрытностью обидеть вас. Мне просто было страшно, что вы не поверите мне.
Как я надеялся, что он ощутит всю искренность моих слов! Но диктофон гасил эмоциональную окраску речи, а затянутые пленкой глаза не могли передать чувства.
Доктор побледнел от волнения, предчувствуя нечто необычное, и серьезно, даже с некоторой торжественностью, произнес:
— Я верю вам, Карл Ундерет!
— И не измените своего мнения, даже если услышите о существовании на Земле параллельного нам мира? — Как мне хотелось, чтобы мой взгляд мог проникнуть в его душу!
Он чуть усмехнулся и проговорил:
— Понимаю-понимаю: сказочный мир духов, привидений, призраков и иже с ними.
— Вовсе нет, — отмел я его сарказм. — Это мир живых существ, ведущих жизнь, подобную нашей, но по своим — иным — законам. Они не знают о нас, мы не ведаем о них, и тем не менее, все взаимосвязано, потому что нас объединяет общее обиталище — Земля.
Мои слова заставили Ван дер Хевена стать серьезным.
— К какому виду материи их можно отнести? — спросил он.
— Не знаю, — честно ответил я. — То, что о материи известно нам, не подходит для их характеристики.
Далее я стал описывать пластунов, скользящих вдоль поверхности, и летунов, стремительно перемещавшихся в воздухе. Я не задумывался о формулировках: готовясь передать Ван дер Хевену переполнявшие меня знания, я уже неоднократно мысленно рассказывал ему об открывшемся мне мире странных существ. В заключение я подчеркнул особенности их энергетики, их стремление овладеть энергетическим полем других особей, не доводя тех, однако, до гибели.
Ван дер Хевен слушал с огромным интересом, и в самом деле, кажется, поверив, что все это не плод досужего воображения. Но что-то его все-таки мучило.
— Как долго вы наблюдаете за этими существами? — неожиданно спросил он.
Я понял — он опасался, что эти видения могли оказаться последствиями сравнительно недавнего умственного расстройства.
— Я вижу их с самого раннего детства, и даже могу доказать это. |