– Готовьтесь к полету! – серьезно сказал профессор. – Помните, если перед стартом у вас окажется хотя бы насморк, вы не будете допущены. Соблюдайте строгий режим. – Он указал на одного из членов комиссии: – Доктор Андреев специально прикреплен к участникам экспедиции. Советуйтесь с ним как можно чаще. Работа, отдых, пища, развлечения – все должно проходить под его контролем. Вы больше не принадлежите себе.

Пройдя комиссию, я поехал прямо к Камову, чтобы получить у него указания для начала работы. Он меня, по‑видимому, ждал и обрадовался, когда узнал, что все в порядке.

– Мне было бы жаль потерять вас. Очень рад, что этого не случилось. Познакомьтесь, – сказал Камов, подводя меня к высокому худощавому человеку, сидевшему у письменного стола: – Константин Евгеньевич Белопольский – мой заместитель в космическом полете.

Имя, названное Камовым, было мне знакомо. Белопольский – однофамилец знаменитого русского астронома – был автором многочисленных астрономических книг, и я сам изучал в школе астрономию по его учебнику.

Когда Камов назвал мою фамилию и сказал, что я участник будущего полета, Белопольский пожал мне руку, но, как мне тогда показалось, сделал это совершенно равнодушно. Даже тени улыбки не появилось на его лице, покрытом глубокими морщинами (хотя ему было только сорок пять лет), и он не сказал ни одного из тех слов, которые принято говорить в подобных случаях.

Помню, что на меня произвело неприятное впечатление это молчание, и я даже подумал, что иметь такого спутника в долгом путешествии не особенно большое удовольствие.

Как я знаю теперь, крайняя молчаливость является отличительной чертой этого человека, который может долго говорить только об астрономии и математике.

Совершенно иначе встретил меня четвертый участник экспедиции – Арсен Георгиевич Пайчадзе, с которым я познакомился двумя днями позже.

Еще молодой, не старше тридцати пяти лет, он был широко известен как выдающийся знаток спектрального анализа[2] . Влюбленный в астрономию, называющий ее “верховной наукой”, Пайчадзе способен часами говорить о какой‑нибудь звезде или туманности. Говорит он не очень хорошо, с заметным грузинским акцентом, но я знаю, что студенты университета, где он преподает астрономию, любят его слушать.

– Борис Николаевич Мельников? – спросил он, пожимая мне руку с такой силой, что я сморщился от боли. – Слышал про вас. Участвовали в полярной экспедиции.

– Участвовал, – сказал я.

– Тогда на полюс, теперь на Марс. Боитесь полета?

– Если говорить откровенно, боюсь немного.

Возможно, что я не ответил бы так кому‑нибудь другому. Но вся небольшая, тонкая фигура Пайчадзе, его смуглое лицо с коротко подстриженными черными усиками, его ласковые глаза сразу произвели на меня такое впечатление, как будто я знал его уже много лет.

– Неудивительно, – сказал он. – Перед полетом на Луну я очень боялся. Не спал. Потерял аппетит.

– А теперь не боитесь?

– Теперь нет. Космический полет не страшен. Не надо бояться.

– Меня очень беспокоит, смогу ли я оправдать доверие.

– Будете так думать, – не оправдаете. Надо быть уверенным. Наверное, думаете, случайно попали в полет. Ткнули пальцем – попали в меня. Неверно!

Сергей Александрович не возьмет случайного человека. Наводил справки. Советовался. Не надо ни в чем сомневаться.

Он заставил меня рассказать ему мою биографию, сам рассказал о себе, и мы расстались друзьями. За два месяца, которые прошли с тех пор, я убедился, что Пайчадзе человек приветливый, общительный и будет хорошим товарищем в полете.