— Но это замечательно, Хильда, — сказал обрадованно Дэвид.

— Да, не правда ли? — Теперь в её голосе уже не было сарказма, она говорила просто и искренно.

— Значит, вам нравится ваша работа?

— Я её люблю, — сказала она с неожиданной силой. — Я только ею и живу.

«Так вот, что её изменило!» — инстинктивно подумал Дэвид. И как раз в эту минуту Хильда подняла глаза и каким-то почти сверхъестественным чутьём прочла его мысли.

— Я вела себя гнусно, не так ли? — сказала она спокойно. — Гнусно по отношению к Грэйс, к тёте Кэрри, ко всем, — и к себе самой тоже. Пожалуйста, хоть на этот раз не спорьте со мной! Сегодняшний мой визит — попытка загладить прошлое.

— И я надеюсь, что вы этот визит повторите.

— Вот это мило с вашей стороны, — слегка покраснела Хильда. — Скажу вам откровенно, у меня в Лондоне ужасно мало друзей. Ужасно мало. Я слишком замкнутый человек. Не умею сходиться с людьми. Я не легко завожу друзей. Но вы мне всегда нравились. Только не поймите меня превратно: я глупостями не занимаюсь. Ни-ни! Я только хотела сказать, что, если вы согласны, мы могли бы иногда встречаться и состязаться в остроумии.

— Остроумии! — воскликнул Дэвид. — Да у вас его ни на грош не имеется!

— Начинается! — сказала в восхищении Хильда. — Я знала, что мы с вами поймём друг друга.

Дэвид стоял спиной к огню, засунув руки в карманы, и смотрел на неё.

— Я собираюсь ужинать. Какао и сухари. Не поужинаете ли и вы со мной?

— Поужинаю, — согласилась она. — А какао вы варите в сковородке?

— Вот именно, — подтвердил он. И ушёл на кухню. В то время как он возился на кухне, Хильда слышала его кашель и, когда он вернулся оттуда, спросила:

— Отчего вы кашляете?

— Обычный кашель курильщика плюс немного германского газа.

— Вам следовало бы полечиться.

— А вы, кажется, говорили, что вы хирург?

Они поужинали какао с сухарями. Болтали и спорили. Хильда рассказывала о своей работе в операционной, о женщинах, ложившихся под её нож. Дэвид отчасти завидовал ей: вот это реальный выход, истинная помощь страдающим людям.

Но Хильда усмехнулась:

— Я не филантропией увлекаюсь, а техникой. Это своего рода прикладная математика. Требует хладнокровного обдумывания. — Она помолчала и прибавила: — А всё-таки эта работа сделала меня человечнее.

— Это вопрос спорный, — возразил Дэвид. И они снова начали поддразнивать друг друга. Потом речь зашла о предстоящем его выступлении в Палате. Хильда говорила о нём с интересом и увлечением. Дэвид изложил ей план своей речи, она его резко раскритиковала. Вечер прошёл очень весело и совсем так, как в старые годы.

Пробило десять часов. Хильда поднялась.

— Вы непременно должны меня навестить, — сказала она. — Я варю какао гораздо лучше, чем вы.

— Приду. А насчёт какао — не верю.

Возвращаясь домой в Чельси, Хильда с радостным чувством говорила себе, что вечер прошёл удачно. А ей пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы пойти к Дэвиду. Она боялась, что такого рода поступок легко может быть истолкован неверно. Но с Дэвидом этого не случилось. Он был для этого слишком умён, слишком чуток. И Хильда была довольна. Хильда была прекрасным хирургом, но не слишком тонким психологом.

В день выступления Дэвида она поторопилась купить вечернюю газету. Речь его была отмечена — и отмечена благосклонно. Утренние газеты отзывались о ней ещё одобрительнее.