Магистр стоял к ней спиной, руки сложены за спиной, и с абстрактным отсутствием интереса разглядывал коллекцию редких скульптур.

 – Оби-Ван…- выдохнула Падме.- Что-нибудь… Она не продолжила: случилось с Анакином?

 Как бы потом объясняла, почему имя Скайуокера первым сорвалось с ее губ?

 – … вам что-нибудь предложили выпить? Магистр повернулся, лоб его разгладился.

 – Сенатор,- тепло произнес Оби-Ван.- Рад снова видеть вас. Прошу прощения за визит в столь ранний час, и да, ваш Ц-ЗПО уже проявил настойчивость, предлагая мне освежиться.

 Меж бровей вновь начала собираться морщинка.

 – Но как вы сами понимаете, я пришел не с визитом вежливости. Я пришел поговорить с вами об Анакине.

 Года обучения не прошли даром; сердце сжималось, в голове вертелась мысль: Откуда он знает? А лицо, как обычно, не отражало ни единого чувства.

 Основное правило республиканских политиков: говори правды столько, сколько можно. Особенно - джедаю.

 – Была счастлива узнать о его назначении в Совет.

 – Да. Это меньшее, что он заслуживает, хотя боюсь, это больше, с чем он может справиться. Он уже виделся с вами?

 – Несколько раз,- ровным голосом ответила Падме.- Что-то не так, верно?

 Оби-Ван склонил голову, пряча в усах улыбку.

 – Тебе следовало быть джедаем. Падме ухитрилась весело рассмеяться.

 – А тебе не следовало соваться в политику. Ты не умеешь скрывать свои чувства. В чем дело?

 – В Анакине.

 Претензия на легкость бытия поблекла, Оби-Ван, казалось, постарел на глазах. Он выглядел крайне усталым и озабоченным.

 – Можно мне сесть?

 – Пожалуйста,- Падме указала гостю на диванчик и сама присела на край.Он опять в вляпался в неприятности?

 – Надеюсь, что нет. Тут… скорее личное. Кеноби поерзал.

 – Его поставили в трудное положение как представителя канцлера, но я думаю, дело даже не в этом. Мы… вчера повздорили и не хорошо распрощались.

 У Падме сжалось сердце. Кеноби должен знать, раз пришел к ней - обличить, разрушить их жизнь. Грудь разрывалась от боли за Анакина, но лицо продемонстрировало лишь вежливое любопытство.

 – О чем спорили?

 – Боюсь, что не могу рассказать,- отозвался Кеноби с виновато-хмурым видом.- Дела Ордена. Надеюсь, ты поймешь.

 Сенатор чуть-чуть склонила голову.

 – Разумеется.

 – Вот только… беспокоюсь я за него. Я надеялся, что ты с ним поговоришь.

 – О чем? - сенатор подарила Кеноби лучшую из дружеских, но скептических улыбок.- О делах Ордена?

 – Сенатор… Падме. Прошу тебя,- магистр смотрел ей в глаза с состраданием и усталой тревогой.- Падме, я не слепец. Хотя старался им быть ради Анакина. И ради тебя.

 – О чем это ты?

 – Можно подумать, будто вы умеете скрывать чувства.

 – Оби-Ван…

 – Анакин любит тебя со дня вашей первой встречи в той жуткой лавке на Татуине. Он и не пытался спрятать любовь, хотя мы не говорили о ней. Мы… притворялись, будто я ничего не знаю. И я был счастлив, потому что любовь делала счастливым его. Ты делала его счастливым, когда это не удавалось ничему и никому другому.- Магистр вздохнул, свел брови над переносицей.- Да и ты, Падме, позабыла все, чему тебя учили. У тебя в глазах горит свет, когда произносят имя Анакина.

 – Я…- она вскочила на ноги.- Я не могу… Оби-Ван, не заставляй меня говорить об этом…

 – Я не хотел причинять тебе боль, Падме.