— Это ваше первое межзвездное путешествие, Джон?

— Да, я раньше никогда не бывал дальше Пуны.

— А я никогда не покидал Землю, но знаю, что капитан Гамильтон и группа инженеров на борту единственные, у кого есть опыт межзвездных перелетов.

— Хидаки выглядел испуганным.

— Очень много странного в этом путешествии. Я никогда не слышал о столь пестром экипаже.

— Н…н… нет, — Лоренцен подумал, что ничего не знает об этом. Правда, на корабле уже происходили стычки, которые Эвери не очень успешно предотвращал. — Думаю, институт знал, что делал. Ведь сколько осталось сумасшедших мнений во время войны и перерыва. Политические и расистские фанатики, религиозные… — Его голос стих.

— Я надеюсь, вы поддерживаете правительство Солнечной системы?

— Конечно. Мне могут не нравиться многие его действия, но оно умеет находить компромисс между различными элементами, и оно демократично. Без него мы бы не выжили. Оно единственное, что удерживает нас от возвращения к анархии и тирании.

— Вы правы, — сказал Хидаки. — Война — чудовище. Мой народ знает это. — В его глазах была чернота отчаяния. Лоренцен задал себе вопрос: о чем он думает, об империи Монгку, уничтоженной Марсом, или мысли его идут еще дальше в прошлое, к любимым утраченным островам Японии и Четвертой Мировой войне, которая пустила эти острова на дно океана?

Они вошли в кают-компанию и остановились, чтобы посмотреть, кто в ней находится. Это была большая серая комната, чья мебель и мягкое освещение составляли контраст с безликой металлической резкостью остальных помещений корабля. Впрочем, кают-компания выглядела голой. У института не было ни времени, ни средств, чтобы получше украсить ее.

«Им следовало бы найти время», — подумал Лоренцен. Нервы человека становятся тонкими среди звезд, люди нуждаются во фресках, в баре, в камине, полном пылающих поленьев. Они нуждаются в доме.

Эвери и Гуммус-луджиль, корабельные фанатики шахмат, нависли над доской. Мигель Фернандес, геолог-уругваец, маленький, молодой, смуглый, красивый, дергал струны гитары. Рядом с ним сидел Джоаб Торнтон, читая свою Библию… нет, на сей раз это был Мильтон. На аскетическом лице марсианина было любопытное отсутствие экстаза. Лоренцен, на досуге занимавшийся скульптурой, подумал, что у Торнтона очень интересное лицо, из сплошных углов и морщин. Надо бы как-нибудь вылепить его портрет.

Гуммус-луджиль поднял голову и увидел вошедших. Это был темнокожий, приземистый человек с широким лицом и курносым носом. В расстегнутой рубашке виднелась волосатая грудь.

— Хэлло! — приветливо сказал он.

— Хэлло! — ответил Лоренцен. Ему нравился турок. Гуммус-луджиль прошел тяжелый жизненный путь. Это было заметно по нему: он был груб, догматичен и не видел пользы в литературе, но мозги его работали хорошо. Они с Лоренценом в течение нескольких совместных вахт обсуждали аналитическую философию и шансы команды академии выиграть первенство по метеорному поло в этом году.

— Кто выигрывает?

— Боюсь, что этот недоносок…

Эвери передвинул своего слона.