— Гарде королеве, — сказал он почти извиняющимся тоном.

— Что? А, да-да… Посмотрим… — Гуммус-луджиль нахмурился.

— Кажется, это будет стоить мне коня. Ладно. — Он сделал ход.

Эвери не стал брать коня, а взял ладьей пешку.

— Мат в… пять ходов, — сказал он. — Будете сопротивляться?

— Что? — Гуммус-луджиль лихорадочно изучал доску. Пальцы Фернандеса извлекли довольно громкий аккорд.

— Видите… Вот так и так… а потом так…

— Черт побери, прекратите этот грохот! — выпалил Гуммус-луджиль.

— Как я могу при этом сосредоточиться?

— У меня столько же прав… — вспыхнул Фернандес.

Гуммус-луджиль оскалил зубы.

— Если бы вы играли, было бы еще ничего, — насмешливо сказал он. — Но вы тянете кота за хвост, соня.

— Эй, Кемаль, попегче! — встревоженно воскликнул Эвери.

Ко всеобщему удивлению, Торнтон принял сторону инженера.

— Здесь должно быть место мира и спокойствия, — сказал он. — Почему бы вам не поиграть в спальне, синьор Фернандес?

— Там спят пришедшие с вахты, — ответил уругваец. Он встал, сжимая кулаки. — И если вы думаете, что можете диктовать остальным…

Лоренцен отступил, чувствуя беспомощное замешательство, которое всегда вызывали у него споры. Он попытался что-то сказать, но язык, казалось, распух во рту. Именно этот момент выбрал для появления Фридрих фон Остен. Он стоял у дальнего от них входа, слегка покачиваясь. Было хорошо известно, что он сумел протащить на борт ящик виски. Он был алкоголиком, а на борту не было женщин. Не мог же он все время чистить свои любимые ружья. Солдат-наемник из руин Европы, даже если он окончил Солнечную академию, хорошо проявил себя в патруле и был назначен главным оружейником экспедиции, он не имел других интересов.

— Что происходит? — спросил он.

— Не ваше чертово дело, — ответил Гуммус-луджиль. Им часто приходилось работать вместе, но они не выносили друг друга. Это естественно для двух одинаково высокомерных мужчин.

— Тогда я делать это свой чертово дело. — Фон Остен шагнул вперед, расправив широкие плечи. Его желтая борода встала дыбом, широкое, покрытое рубцами лицо покраснело. — Ви опять смеетесь над Мигель?

— Я могу и сам о себе позаботиться, — довольно спокойно ответил Фернандес. — И вы, и этот пуританский святоша можете не вмешиваться.

Торнтон прикусил губу.

— Я еще поговорю с вами о святоше, — сказал он, вставая.

Фернандес дико посмотрел на него. Бее знали, что его семья с материнской стороны была вырезана во время Себастьянского восстания столетие назад.

Эвери предупредил всех, чтобы об этом не упоминали.

— Джоаб… — Эвери заторопился к марсианину, размахивая руками. — Попегче, джентльмены, прошу вас.

— Если бы все идиоты с разжиженными алкоголем мозгами занимались своим делом… — начал Гуммус-луджиль.

— Разве это не наш чертов дело? — закричал фон Остен. — Мы есть… цузаммен… вместе, и вас надо отдать хоть на один день в патруль с его дисциплина…

«Он говорит правду, но неподходящими словами и в неподходящий момент, — подумал Лоренцен. — Он совершенно прав, но от этого не становится менее непереносимым».

— Послушайте… — Лоренцен открыл было рот, но заикание, которое всегда наступало у него в момент возбуждения, помешало продолжать.