Что же касается Хоорсфилда, он отнес Пейджа к гетто «маловажных личностей» одним взглядом. У Пейджа не имелось никакого намерения оставаться в этой категории ни секундой более времени, требующегося на то, чтобы выбраться отсюда. Естественно, желательно без необходимости называть свое имя. Это было смертельно опасно. И пробормотав девушке «… тогда в восемь», Пейдж бесславно бочком выскользнул из приемной «Пфицнера» и убрался восвояси.

Несколько позже, в тот же день, бреясь перед зеркалом, ему подумалось – собственно почему он подвергал себя из ряда вон выходящей серии маленьких унижений. Пытался подобраться поближе к тому, что никак не являлось его делом. Хуже того. Совершенно очевидно что эта тема проходит под грифом «совершенно секретно». Что делало ее потенциально смертоносной даже для тех, кому о ней следовало знать. Не говоря уже о тех, кому положено знать по званию. Знать в Век Обороны – означало быть подозреваемым, как на Западе, так и в СССР.

Два огромных комплекса наций становились все больше и больше похожими друг на друга за последние пятьдесят лет в своем отношении к «безопасности». Он сделал ошибку, упомянув о Мосте на Юпитере. Несмотря на тот факт, что о существовании Моста знали все.

Но каждый, говоривший о нем с такой фамильярностью, мог быстро заполучить ярлык человека, в опасной степени болтливого.

Особенно, если говоривший, как Пейдж, действительно провел некоторое время в Юпитерианской системе. И не имело значения, обладал ли он доступом к информации о Мосте или нет.

И особенно, если говоривший, подобно Пейджу, в действительности общался с группой работников Моста. Работал с ними над некоторыми граничными проектами. О ком известно, что он беседовал с Чэрити Диллоном, техником Моста. И еще в большей степени значило то, что он имел воинское звание. Что давало ему возможность продать секретные документы какому‑нибудь конгрессмену. Подобные вещи являлись традиционными путями продвижения военной карьеры в обход нормальных правил повышения по службе.

И наконец, весьма любопытно, если этого человека вдруг замечали выведывающим все вокруг новейшего секретного проекта, к которому он сам не имел ни малейшего отношения.

Так почему же он так рисковал? Он ведь не понимал сути проблемы. Он не был биологом. Для всех прочих, внешних глаз, проект «Пфицнера» представлял еще одну из многих разработок в сфере антибиотиков. И при этом весьма обычную. Так почему же такой космонавт, как Пейдж вдруг обнаружил, что он, словно мотылек, в опасной близости витает от свечи?

Он стер с лица бумажным полотенцем крем‑депилляторий и увидел, как из вогнутого зеркала на него смотрят глаза, увеличенные как у совы. И все же изображение было его собственным, несмотря на искажение. Но оно не дало ему никакого ответа.

2. ЮПИТЕР‑5

… именно погружение в запретные зоны захватывает сердца своей первозданной дерзостью. И в истории имеется несколько подобных эпизодов. Именно это и делает нас одинокими. Мы вошли в новый коридор, культурный коридор. Прежде, до нас, здесь ничего не было. В нем – мы ужасающе уникальны. Мы смотрим друг на друга и говорим: «Этого никогда больше не повторить».

Лорен С.Эйсли

Скрежещущий торнадо сотрясал Мост, когда зазвучала тревога. Строение дрожало и качалось. Все в порядке вещей и Роберт Гельмут на Юпитере‑5 едва ли обратил на это внимание. Торнадо постоянно трясли Мост. Вся планета была ими окутана и кое‑чем еще и хуже.

Сканер на пульте прораба сигнализировал о неприятностях в секторе номер 114. На северо‑западной оконечности Моста, где он обломился, не оставив ничего, кроме мятущихся облаков кристаллов аммиака и метана. И отвесного сброса тридцатимильной глубины вплоть до невидимой поверхности. На том конце не было установлено ультрафонных «глаз», чтобы дать общую картину места.