|
" "Хорошо, -- сказала милая девушка, -- вот вам один менее сложный случай: речь идет о человеке, который преследовал меня более пяти лет подряд ради единственного удовольствия, чтобы ему зашивали дырку в заду. Он ложился плашмя на кровать, а я садилась между его ног и, вооруженная иглой и в локоть длиной грубой вощеной ниткой, аккуратно зашивала ему весь анус по окружности: кожа в этом месте была у этого человека такой жесткой и так хорошо подходившей для работы иглой, что во время моей операции оттуда не вышло ни одной капли крики. 3 это время он сам мастурбировал и разгружался с последним стежком. Рассеяв его опьянение, я быстро распускала срою работу, и на этом все было кончено. Другой заставлял растирать себя винным спиртом во всех местах своего тела, куда природа поместила волосы; затем я поджигала этот спиртовой ликер, который выжигал в один миг все волосы. И он извергал семя, видя себя в огне, в то время как я показывала ему свой живот, лобок и остальное, потому как у него был Дурной вкус -- никогда не смотреть ничего, кроме переда. Ну, а кто из вас, господа, знал Микура, председателя большой палаты, а в то время помощника адвоката?" -- "Я, -- ответил Кюрваль." -- "Хорошо, господа! -- сказала Дюкло, -- а знаете ли вы, какова была и, насколько я знаю, есть по сегодня, его страсть?" "Нет! Он слывет или хочет слыть богомолом; я был бы чрезвычайно рад узнать это." -- "Ну хорошо, -- ответила Дюкло, -- он хотел чтобы его считали ослом..." -- "Ах! Разрази меня гром, -- сказал Герцог Кюрвалю. -- Мой друг, да ведь это общегосударственный вкус. Я готов держать пари, что когда этот человек готовится к тому, что он сейчас будет судить..." -- "Ладно, дальше? -- прервал Герцог." -- "Дальше, монсеньор, нужно было одеть ему на шею веревку и прогуливать его час в таком виде по комнате, он ревел, вы на него садились верхом, и как только оказывались, на нем, хлестали его по всему телу хлыстом, как бы для того, чтобы ускорить его ход; он удваивал его и одновременно мастурбировал. Как только он извергал семя, он испускал громкие крики, брыкался и бросал девчонку вверх тормашками." -- "Ну, для нее, -- сказал Герцог, -- это было скорее развлечение, чем разврат. А скажи мне, прошу тебя, Дюкло, этот человек говорил тебе, не было ли у него какого-нибудь товарища с таким же вкусом?" -- "Да, -- сказала любезная Дюкло, спускаясь со своего возвышения, потому что ее труд был исполнен, -- да, монсеньор; он сказал, что у него их было много, но что он не хотел всем давать на себя садиться." Слушание закончилось, друзья пожелали совершить какую-нибудь глупость до ужина; Герцог прижал к себе Огюстин. "Я не удивляюсь, -- говорил он, поглаживая ее по клитору и заставляя хватать кулачком его член, -- я не удивляюсь, что иногда Кюрвалем овладевают соблазны нарушить договор и сорвать какую-нибудь девственность, ибо я чувствую, что в эту минуту сам от всего сердца послал бы к черту девственность Огюстин." -- "Которую? -- спросил Кюрваль." -- "Черт возьми, обе, -- сказал Герцог, -- но нужно быть благоразумными: ожидая таким образом наших удовольствий, мы сделаем их еще более сладостными. Ну же, девочка, -- продолжил он, -- покажите мне ваши ягодицы; это, может быть, изменит природу моих мыслей...Черт побери! Какая красивая задница у этой маленькой блудницы! Кюрваль, что ты мне советуешь с ней сделать? -- "Уксусный соус, -- сказал Кюрваль." -- "Да будет угодно Богу! -- сказал Герцог. -- Но терпение... Ты увидишь, что все придет со временем." -- "Мой дорогой друг, -- сказал прелат прерывающимся голосом, -- вы ведете речи, которые пахнут семенем. |
