|
.. Ну же! Давайте же, мы сегодня кончим?.. А? Стало быть это тело, которое мне так хвалили? Какие груди... Их можно было бы принять за вымя старой коровы!" И он грубо пощупал." -- "А этот живот! Какой он сморщенный!.. Вы, наверное, произвели двадцать детей?" -- "Ни одного, месье, уверяю вас," -- "О да, ни одного: вот так они все говорят, эти девки; их послушать, так они навеки девственницы... Ну же, повернитесь! Мерзкий зад... Какие вялые и отвратительные ягодицы... Это, вероятно, при помощи пинков вам соорудили такую задницу!" Заметьте, пожалуйста, господа, что это была самая красивая задница, которую можно было увидеть! В это время юная девочка стала дрожать; я различала биение ее маленького сердца и видела, как красивые глаза покрывались какой-то тенью. Чем больше она казалась растерянной, тем больше проклятый негодяй ее унижал. Невозможно вам сказать все глупости, которые он к ней обращал; такое не осмелишься сказать самой подлой и самой бесчестной девке! Наконец ее стошнило, полились слезы; в это время развратник, который мастурбиронал себя изо всех сил, выдал ей букет самых сильных из своих литаний. Невозможно передать вам мерзости, которые он ей сказал: о коже, росте, чертах лица, о смрадном запахе, который, как он уверял, она испускала, о ее умении себя держать, о ее уме; одним словом, он делал все, чтобы привести в отчаяние ее гордость; Он кончил перед ней, изрыгая такие ужасные вещи, которые не осмелился произнести и носильщик. За этой сценой последовало нечто очень забавное, послужившее проповедью для этой юной девушки; она поклялась, что не подвергнется более никогда в жизни подобному приключению, и как я узнала, провела остаток своих дней в монастыре. Я сказала об этом молодому человеку; его это чрезвычайно позабавило и он попросил меня в будущем устроить новое обращение... Другой клиент, -- продолжала Дюкло, -- приказывал мне искать ему девушек, крайне чувствительных, тех, которым плохой поворот событий мог причинить боль. Найти такую стоило мне большого труда: его было трудно обмануть. Наш гость был знатоком с тех времен, как он стал играть в эту игру; с первого взгляда он видел, был ли наотмашь удар, который он наносил. Поэтому я никогда его не обманывала и всегда предоставляла ему юных девушек, находившихся в том расположении духа, какое он желал. Однажды я показала ему девушку, которая ждала из Дижона известий об одном молодом человеке; она его боготворила и звала Валькур. Я их знакомлю. "Откуда вы, сударыня? -- спрашивает у нее наш развратник." -- "Из Дижона, сударь." -- "Из Дижона? Ах! Черт возьми, вот письмо, которое я только что оттуда получил; в нем мне сообщили известие, которое меня опечалило." -- "Что же случилось? -- спрашивает с интересом юная девушка. -- Я знаю весь город и эта новость, может быть, мне интересна." -- "О, нет, -- говорит наш гость, -- она касается только меня; это известие о смерти одного молодого человека, к которому я проявлял самый живой интерес. Он только что женился на девушке, которую мой брат, живущий в Дижоне, доставил ему и в которую он был очень влюблен; на следующий день после свадьбы он внезапно умер." -- "Его имя, месье, прошу вас?" -- "Его звали Валькур; он был из Парижа, жил на такой-то улице, в таком-то доме... Ох, вы, конечно, не знаете." А в это время молодая девушка падает навзничь и теряет сознание. "Ах, черт! -- говорит наш развратник в восторге, расстегивая штаны и качая себе над ней. -- Ах! Правый Боже! Такую-то я и хотел! Ну же, ягодицы, ягодицы, мне нужны только ягодицы, чтобы кончить. |
