Это ваше дело. У меня другое мнение. Справедливость есть справедливость, она не меняется в зависимости от наших прихотей. Вчера одна справедливость, сегодня другая? Я не могу с этим согласиться и сделаю все, что в моих силах…
— У Блума тоже другое мнение, — прервал его Кардель.
Винге неохотно и, как показалось Карделю, стыдливо кивнул.
— Я понял. Насчет его мнения никаких сомнений у меня не осталось
— И что теперь? Теперь-то вы готовы сложить оружие? Впрочем, что вам еще остается…
— У меня только что была Хедвиг. Ушла несколько минут назад. Обещала подумать еще раз. А вы не столкнулись с ней на лестнице? Если не на лестнице, то в переулке-то точно столкнулись. А вы, Кардель? Вы не переменили точку зрения?
Кардель потянулся и тяжело сел на откидную скамью.
— Перестаньте, Эмиль. Вылезайте же в конце концов из своего угла. Как я могу знать, столкнулся я с вашей се-строй или нет, если я в глаза ее не видел? Может, расскажете хоть что-то про нее?
— Она самая старшая из нас… хотя, глядя на нее, этого не скажешь. И по части быстроты ума, думаю, даст сто очков и мне, и даже покойному Сесилу. У нас было… как бы вам сказать… некоторое расхождение во взглядах, но теперь все позади. Примирение достигнуто.
— Где она живет? Здесь, в городе? Или где-то еще?
— Семейный адвокат знал, что я поехал в Стокгольм распорядиться наследством Сесила. Думаю, он ей и рассказал. Мы встретились на могиле брата… она, оказывается, приходила туда несколько дней подряд в надежде меня найти.
Кардель огляделся.
— Скажите, Эмиль… бумаги вашего брата, где они? Они у вас? Вы их просматривали?
Винге грустно покачал головой.
— Нет… всерьез — нет, не просматривал. Мне надо было только найти залоговую квитанцию, а она лежала на самом верху. И другая залоговая тоже быстро нашлась.
— А могу я их посмотреть, эти бумаги?
— Зачем? Что вы хотите найти?
Кардель неуверенно пожал плечами.
— Не знаю… у меня есть одна догадка… может, найду что-то либо в подтверждение… Или, наоборот, не найду. Вреда же не будет? Позвольте… и тогда я оставлю вас и вашу сестру в покое. На глаза не покажусь.
— Ради бога.
Эмиль кивнул на полку. Там лежала кипа бумаг, завернутая в коричневую бумагу и перевязанная шнурком.
Кардель снял папку.
— Вы не поможете развязать узел? Двойной морской, знаете ли… истинное проклятие для одноруких.
Кардель уселся за стол и начал сортировать бумаги. Возился довольно долго — нужная бумага лежала, как и полагается, в самом низу.
Письмо. В самом верху дата и место отправления.
Кардель развернул его, поднес к свету и долго читал, разбирая замысловатый почерк. Закончив чтение, отложил в сторону, покопался в бумагах и выудил еще одно. Потер уставшие с непривычки глаза.
— О Эмиль…
Винге настолько погрузился в свои мысли, что вздрогнул.
— Что, Жан Мишель? Что вы нашли?
— Все в один голос говорят: что-то с вами не так. Все, кто с вами встречался. А я-то… выходит, я один слепой.
— О чем вы?
Кардель подвинул ему сначала одно письмо, потом другое.
— Вот ее прощальное письмо к Сесилу. А это письмо уездного пастора. Он сообщает о похоронах и выражает свои соболезнования. Мало того — она написала прощальное письмо. Она покончила с собой, Эмиль. Она спрятала вас в дом для умалишенных, чтобы слухи о сумасшествии в роду не достигли ушей ее жениха. Ее это мучило страшно, а когда она начала замечать и у себя те же признаки, отравилась, пока помутнение разума не помешало донести склянку с ядом до рта. |