Он поднялся по лестнице и открыл дверь. Исак Блум вздрогнул: Кардель застал его за преступным занятием: он подбрасывал в печь старые полицейские протоколы.

— Кардель… у меня чуть удар из-за тебя не случился. Закрой-ка дверь поплотнее.

Он успокоился и бросил в печку еще бумаг. Пламя весело вспыхнуло, и Блум протянул руки к топке.

— Дрова выдают, конечно… на час-другой хватает. А так… и сам не мерзну, и пользу приношу, все же приборка какая-никакая. Но это, знаешь… как зимой в штаны нассать. На минуту вроде бы потеплее, а когда подмерзать начнет, раскаиваешься. От бумаги тепла — с комариный сик. Но хоть что-то… Один черт… если кому-то придет в голову проводить инвентаризацию, меня здесь уже не будет.

Кардель пошевелил плечами — поторопил движение крови.

— Что творится в городе? Я и не видывал никогда такого — чуть не все с утра в зюзю.

— А ты не слыхал? Комедия с позорным столбом Маллы Руденшёльд… Барон-то понадеялся, что горожанам придется по вкусу буффонада, ан нет — ошибся. То, что мы видим, — очередной маневр. Попытка завоевать популярность у нищих плебеев. Ему теперь повсюду чудятся массовые беспорядки, почти как королю Густаву под конец правления. Того французы напугали, а этого… сам знаешь. Приказал всем кабатчикам поить подмастерьев и нищебродов, сколько влезет. За счет казны, разумеется. Не за свой же.

— Он что, умом тронулся? Дай народу бесплатную выпивку, через неделю Стокгольму конец. Вспоминать будут: здесь вроде какой-то город стоял.

Блум пожал плечами, закрыл заслонку и поднял воротник пальто до ушей.

— Будем надеяться на врожденную скупость Ройтерхольма. И денег в казне — кот наплакал. Кстати, о деньгах — пришел за очередной выплатой?

— Наоборот.

Кардель прислонился спиной к печи и с наслаждением ощутил ее живое, почти телесное тепло.

— Наоборот… пришел отказаться от службы, если ее можно так называть.

Блум открыл ящик стола и достал наполовину пустую бутылку и два стаканчика. Вопросительно глянул на Карделя. Ждать одобрительного кивка не пришлось. Он разлил перегонное, выпил и протянул Карделю. Кардель взял стакан, вернулся к печке и только тогда глотнул. От плохо очищенного, мутноватого, но отменно крепкого самогона сразу потеплело в груди. Блум тщательно заткнул бутылку и сунул в стол.

— Не стану делать вид, что удивлен. Я слишком уважаю тебя, Микель, чтобы притворяться. Больше того: я ждал твоего прихода.

Он откинулся на стуле и сплел пальцы на животе.

— Вчера у меня был твой приятель… очень… как бы сказать помягче… в весьма возбужденном состоянии. Устроил сцену там, внизу, и если бы я не вмешался, на него бы точно надели наручники, — Блум усмехнулся. —

Сам знаешь, у наших гвардейцев запал короткий. Пальцем тронешь — чуть не в обморок: нападение на органы порядка. Проводил к себе, успокоил кое-как. И знаешь, что он требовал? Он требовал, чтобы я передал ему твой мандат. Ни больше, ни меньше. Поскольку, говорит, Жан Мишель отказался продолжать расследование…

Кардель не сразу сообразил, о ком идет речь, а когда понял, обомлел.

— Что? К тебе приходил Эмиль?

— Не так-то легко было понять, чего он добивается. Вне себя от волнения и… может, показалось… не только от волнения. От страха, что ли… Не знаю. Все время прерывался, будто прислушивался к чему-то. Думаю, может, я оглох, не слышу что-то, что он слышит? Но никого же, кроме нас двоих, не было! Не знаю, какая муха тебя укусила, когда ты взял его в компаньоны. Странный тип. А впрочем… может, и не знаю, но догадываюсь.