Она взяла его за руку.

— Если кто и должен что-то говорить, то не ты, а я. Никогда не забуду, что ты для меня сделал… Мне очень хотелось показать тебе, Микель, как я счастлива, но горе… — Она неожиданно всхлипнула, — горе сильнее… Неужели так и задумано? Горе всегда сильнее радости…

— А что теперь?

— Завтра мне надо идти отдавать долг.

— Увидимся?

— Будем надеяться… — сказала она, но продолжать не стала.

Если и увидимся, вряд ли ты меня узнаешь.

18

Анна Стина внезапно проснулась на откидной лавке. Что-то не так. Хотела вскочить и бежать, но вовремя сообразила: холод. Ее разбудил холод. В комнатушке у Карделя было очень холодно, ее начал бить озноб. И, должно быть, от этой тряски она и проснулась. Не впервые ей замерзать по ночам — но только не в последние месяцы. С лета она всегда спала с двумя крошечными созданиями по бокам: один справа, другая слева. Тепло трех тел будто складывалось в одно большое Тепло, и никому не было холодно. Ни ей, ни малышам.

Это первое утро без них, первое с самого дня их рождения. Накануне она оставила их в Хорнсбергете. Она и пальт.

От мощного храпа Карделя содрогаются даже доски пола. Она посмотрела в окно. Солнце еще не встало, но горизонт уже темно-розовый. До рассвета не так уж далеко.

Откинула одеяло и тихо, чтобы не разбудить пальта, опустила ноги на пол. Юбку и блузу на ночь она не снимала. Осталось повязать волосы, накинуть шаль и осторожно вытащить мешок из угла.

Посмотрела на Карделя. Тот спал, полусидя в углу, опершись о стену широкой спиной. Обхватил культю здоровой рукой, ладонь сунул под мышку. Ноги в сапогах положил одну на другую. Изуродованное лицо во сне кажется спокойным и мирным.

Анна Стина осторожно перешагнула через вытянутые ноги. Ее тень скользнула но лицу пальта, он на секунду нахмурился, почесал блошиный укус на шее и что-то пробормотал.

В переулке одна порода людей сменяет другую. Пьяницы, покачиваясь, расходятся по домам, а кто-то спешит на работу, старается использовать каждую минуту: световой день теперь короче. Она постояла секунду у канавы, стараясь половчее пристроить мешок за спиной, и вдруг подумала: а зачем он? Ей ничего теперь не нужно. Может, ее вещи пригодятся кому-то другому. Сняла мешок и поставила у стены дома. Дошла до угла, обернулась — от мешка ни следа. И слава Богу.

Время не назначено. Там, куда она идет, ее ждут всегда. Утром и вечером, днем и ночью. Ее встретят, поприветствуют и проводят к Петтеру Петтерссону, а тот-то уж встретит ее с открытыми объятиями. Сладкие ожидания уже переполняют его, как дрожжевое тесто опару.

Внезапно Анна Стина заметила, что идет, волоча ноги. И улыбнулась. В эти последние часы ее охватило давно, а может, и никогда не испытанное чувство свободы. Время отмерено, осталось заплатить последний долг. Никаких других долгов нет. Ответственности тоже нет, причины и следствия сделали на прощанье ручкой и исчезли, как их и не было.

Дошла до Польхемского шлюза и несколько минут смотрела на бурлящие воды Меларена. Им заметно хотелось поскорее попасть в соленый рай Балтики. Воздух чист и свеж, бриз с моря легко справляется с городским чадом. Наверное, она ничего этого больше не увидит… внезапно пришедшее понимание и заставило ее бросить последний, прощальный взгляд на город между мостами. Посмотрела — и замерла: настолько неожиданно прекрасен был этот проклятый город в лучах огромного, медленно поднимающегося из-за горизонта красного солнца. Желтые охристые фасады — они словно светятся изнутри. Внезапный хриплый крик петуха испугал не успевшую устроиться на зиму лягушку: та выскочила из щели между булыжниками и в два прыжка скрылась в канаве.

Майя и Карл в безопасности.