Изменить размер шрифта - +
Воля понимается как Зло или безразличие к человечеству и как та­ковая является источником страдания в мире. Та­ким образом, мир, по существу, человеку враж­дебен или безразличен: он является юдолью бе-

   

   

     40

   

   

     

   

   

     зысходной нищеты, озаряемой вспышками отча­яния. Здесь Шопенгауэр садится на своего люби­мого конька — человеконенавистничество. Не зря же он прославился своим философским пес­симизмом. Его мировоззрение проникнуто отвра­щением к этому миру (зачастую выраженным в весьма остроумной форме). Целые пассажи он посвящает глупости человеческого поведения, вскрывая с недюжинной психологической про­ницательностью лицемерие и эгоцентризм, лежа­щие в основании человеческой деятельности. Все подобные вещи (то есть просто все) являлись про­явлениями Воли. Именно она движет миром.

     Единственный способ избежать зла — это ослабить проявления Воли внутри себя, которые приводят в движение аппетиты и желания, похо­ти плоти и тщеславие. Самоотвержение и уход из жизни — вот единственный выход. А если жить, то исповедуя стоический аскетизм. Здесь четко просматривается влияние научение Шопенгауэ­ра религии Востока. «Безрелигиозная религия» буддизма во многом является носителем подоб­ного посыла. Аналогичное мышление пронизы­вает мудрость индусских мудрецов. Однако име-

   

   

     41

   

   

     

   

   

     ется едва заметная разница между советом Шо­пенгауэра и целью подобной восточной религии.

     Уход в аскетизм, к которому призывает Шо­пенгауэр, — это что угодно, только не то, что имеют в виду восточные мудрецы (уже призыв к безвольному созерцанию произведений искусст­ва — это не совсем то же самое, что медитация в позе лотоса). Именно способ, предлагаемый Шопенгауэром для преодоления Воли, отличает его учение от восточной мудрости. Шопенгауэр изъясняется всегда по-своему. Его стиль непов­торим. Его сочинения исполнены житейской муд­рости, изощренны и остроумны. Не хватает в них лишь духовности Востока. Стоицизм Шопенга­уэра возвращается к своему исходному пункту — стоицизму древних, который получил распрост­ранение в среде высокоразвитого — в умствен­ном смысле — высшего общества поздней Рим­ской империи, во времена позорных кровопро­литий, чувственной порочности и вырождения правящих августейших особ. Для Шопенгауэра ус­талость от мира и отвращение — скорее тога, чем набедренная повязка. Он во многом отстаивает то же самое поведение, однако если идти этим

   

   

     42

   

   

     

   

   

     курсом, духовное просвещение не принесет ис­купления. Безвольное созерцание произведения искусства может дать нам эстетическое наслаж­дение, но это имеет мало общего с погружением в нирвану. Мы должны уйти от уродливого про­явления Воли ради самосохранения (которое яв­ляется одновременно и формой саморазрушения). Единственная наша награда сводится к понима­нию того, что Воля зла, а весь этот мир скверная шутка за наш счет. Детище Шопенгауэра — это не какой-то там худосочный, осунувшийся, как ске­лет, мистик-эзотерик, а изысканно-утонченный джентльмен, завсегдатай художественных галерей.

Быстрый переход