– Я не уверен, что понимаю тебя, – ответил Блейз, – но это все настолько необычно, что я даже заинтригован.

– Ты не можешь понять меня потому, что я говорю о вещах, которые лежат вне твоего жизненного опыта, – сказал Хэл. – Я пришел сюда, чтобы поговорить с тобой – я всегда был открыт к диалогу с тобой потому, что не теряю надежды, что ты все же решишься взглянуть на вещи под другим, нежели сейчас, углом зрения, и изменить свое мнение.

– Ты говоришь так, – в голосе Блейза звучали откровенно издевательские нотки, – словно дед, вразумляющий своего внука.

– Я этого не хотел, – пожал плечами Хэл. – Но все дело в том, что у тебя всего лишь одна жизнь, на основании которой ты делаешь свои выводы. А у меня, как я только что тебе сказал, их было три. Ровно столько их мне потребовалось, чтобы стать полноценным человеком. И потому, что я наконец стал им, мне видно: ты все дальше и дальше отходишь от образа того настоящего человека, которого должна была создать раса – человека, способного преодолеть опасности, которые пока нам даже не снились. Нравится тебе это или нет, но результаты уже налицо, и именно в них кроется различие между нами.

– Только Иные, – сказал Блейз.

– Не совсем, – возразил Хэл. – Если ты помнишь, ты оставил меня одного, чтобы я сам подумал над этим вопросом. Но не будем вдаваться в тонкости. В некотором смысле ты прав. В каком‑то смысле я похож на Иного, поскольку являюсь смешением всего нового и в то же время всего старого, что имеется в расе. Иные твоего типа, если выживут, в лучшем случае будут представлять собой переходную форму человека. Мой тип, если выживет, будет вечен.

– Прошу прощения, – высокопарно произнес Блейз, – но я не принадлежу ни к какому типу. Лично я являюсь уникальным результатом смешения экзотского и дорсайского типов, и только.

– Нет, – покачал головой Хэл. – Экзоты и дорсайцы в твоей крови были лишь со стороны отца. Но в семье твоей матери, в которой ты воспитывался на Гармонии, были одни квакеры, и именно эта кровь доминирует в тебе.

Блейз смотрел на него так, словно находился от него за сотни миль.

– И в каких же архивах ты раскопал чти бредни?

– Ни в каких, – сказал Хэл. – В официальных документах о твоем рождении и о дальнейшем жизненном пути говорится лишь то, что ты сам хотел, чтобы в них сохранилось.

– Тогда что заставляет тебя говорить подобную чепуху?

– Безусловное знание, – ответил Хэл. – Абсолютное знание, которое проистекает из сопоставления разрозненных кусочков обычных записей, которые не были фальсифицированы, потому что не было причин для их фальсификации – записей, хранящихся у нас. Я собрал их воедино лишь год назад и затем пришел к этому выводу с помощью того, чему я научился в первой из трех своих жизней. Я называю это интуитивная логика.

Блейз слегка нахмурился. Затем лицо его прояснилось.

– А‑а, – сказал он и затем надолго умолк, глядя чуть в сторону от Хэла. Когда он заговорил снова, голос его был задумчивый и отрешенный:

– Я думаю, возможно, ты имеешь в виду то, что я называю дискретным мышлением.

– Название вряд ли имеет значение, – сказал Хэл.

– Да, конечно. Выходит, – теперь Блейз смотрел на него прямо в упор, – мне предстоит узнать о тебе больше, чем я мог предположить. Но скажи, почему ты придаешь такое большое значение тому, что мной было что‑то унаследовано и получено при воспитании от квакеров?

– По той простой причине, что это объясняет твои харизматические способности, равно как и способности тех Иных, которые в той или иной степени ими обладают, – ответил Хэл.