- Она превосходно готовила нигерийскую пищу, -  возразила самая большая

поклонница Жожо.

     - Да! - воскликнул я. - Но я же англичанин.

     - Так  вот, сторонник Малой Англии, - насмешливо  сказала мать, которая

редко пересекала границу Лестера, - хочешь знать, почему твой брак распался?

     Я  оглянулся   на  сад:  газон  был  усеян  пластмассовыми  прищепками,

соскочившими с бельевой веревки.

     - И почему же?

     - Во-первых, тебя  бесила ее ученая  степень.  Во-вторых,  ты  пять раз

откладывал свою поездку в Нигерию. В-третьих, ты так и не смог примириться с

тем, что она на четыре дюйма выше тебя.

     Я молча мыл руки.

     - В  письме есть еще и  постскриптум, - добавила мать и с  наслаждением

зачитала: -  "Постскриптум.  Видели в "Санди таймс" рецензию  А. А. Гилла на

"Чернь"? Я вынуждена прятать газету от семьи".

     Значит, даже в Лагосе, в Нигерии, они насмехаются над моими кулинарными

талантами!  Зачем, о, зачем я позволил Дикару уговорить себя включить в меню

сосиски с пюре?!

     И почему, о, почему  А. А. Гилл и его спутница-блондинка решили  прийти

именно в тот вечер, когда у нас иссяк  запас сосисок ручной вязки, которые я

покупаю  у  мясника на  Бруэр-стрит? Мне следовало посмотреть А.  А. Гиллу в

глаза  и признать  этот  факт,  а  не посылать в супермаркет  за  фабричными

сосисками.

     Снаружи  затарахтел  дизельный двигатель,  затем  в  дверь настоятельно

постучали.  Я открыл и обнаружил на  пороге красивого блондина с  пакетом  в

руках.  Это был Найджел. Мой лучший друг в  годы, проведенные в  школе имени

Нила Армстронга.

     - Найджел!  - воскликнул я. И  добавил:  - Ты, что  работаешь водителем

фургона? Я думал, ты голубой.

     Найджел огрызнулся:

     - Голубой - это не карьера, Моул, это сексуальная ориентация.

     - Но, -  забормотал  я,  - мне  казалось, что ты найдешь себя  в  сфере

искусства.

     - Поварского, что ли, искусства? - захохотал он.

     -  Но я думал,  ты буддист,  - продолжал я, копая могилу еще  для одной

темы разговора.

     Найджел вздохнул:

     - Буддистам разрешается водить фургоны.

     - Но где твои оранжевые одежды? - спросил я, оглядывая  Найджела, с ног

до головы затянутого в джинсу.

     - Я постиг, что внешние проявления духовности затмевают внутренние.

     Я  осведомился о его  родителях: отец лежит  в больнице, где ему должны

вставить в голову новую стальную пластину, а мать все еще выпытывает у сына,

когда он найдет себе приличную девушку.

     - Так ты не сказал родителям, что ты гей?

     - Нет,  - признался  Найджел,  глядя  на тарахтящий у бордюра фургон. -

Послушай, это долгий разговор, почему бы нам как-нибудь не встретиться?

     Мы обменялись номерами мобильных телефонов, и Найджел уехал.

     По  ступеням  в  сопровождении Уильяма спустилась  мама  и  нетерпеливо

разорвала пакет:

     -  Это мой костюм в честь победы лейбористов.