практически бойкотировали.

     Тем временем эксгибиционизм Жожо  все  усиливался. Теперь она не только

растягивала "чхи!", но и  делала совершенно неприличное ударение на "ап!"  Я

неизбывно  страдал. Когда  мы  вернулись  домой в  Сохо,  доктору Нг,  моему

личному врачу, пришлось выписать мне антидепрессант под названием прозак.

     Вскоре   после   котсволдской  катастрофы,  родился  Уильям,  по   моей

настоятельной  просьбе - в лягушатнике Королевского  лестерского роддома. Он

присоединился  к  династии  Моулов,  сделавших здесь  свой  первый  вдох  (в

родильном доме,  а не в  родильном бассейне). Я лично  пожелал, чтобы Уильям

попал  в этом мир через теплую  воду  при мерцании свечей и под музыку Баха,

как предлагалось  в  листовке Общества Радикального Акушерства. Однако  Жожо

почему-то  долго противилась,  уверяя,  что  во  время  родов  предпочла  бы

находиться  в бессознательном  состоянии.  Когда  же  я  выразил  удивление,

сказав:

     - Мне жаль  слышать эти  прискорбные слова, Жожо. Я был склонен думать,

что ты, будучи африканкой, исповедуешь естественный подход к деторождению.

     Но  к  моему  крайнему  изумлению,  Жожо  сначала  расплакалась,  потом

рассердилась и, немотивированно повысив голос, закричала:

     - Почему бы тебе, когда у меня отойдут воды, не подыскать мне поле, где

бы я  могла работать во время родов?  И на этом поле обязательно должно быть

баобаб,  потому  что я,  будучи  африканкой, буду естественно рожать под его

ветвями. И как только я рожу, то сразу привяжу ребенка  к  спине и вернусь к

полевым трудам!

     Так получилось, что родильный бассейн оказался сплошным разочарованием.

Акушерка поручила  мне поймать послед Жожо детским сачком.  Последний раз  я

пользовался  таким  сачком  в  восьмилетнем  возрасте,   и  ловил   я  тогда

головастиков,  которых потом  подкладывал  в банки  с  вареньем.  Вследствие

трагического стечения обстоятельств сачок мне не пригодился,  ибо я  упустил

момент  рождения  сына,  потому что моя легкомысленная  мать  именно  в этот

сакральный  момент решила позвонить в роддом  и поинтересоваться,  как дела.

Никогда ей этого не прощу.

     Иван Брейтуэйт  пригласил нас с мамой, Найджела и его друга Норберта на

оглашение результатов  выборов в городскую  управу.  После оного мероприятия

должно было последовать праздничное веселье в гостинице "Красный лев". Моего

отца  и  миссис  Таню  Брейтуэйт  он даже не  упомянул. Их уже вычеркнули из

истории, как Сталина или Аниту Харрис (15).

     После отвратительного ужина, приготовленного мамой на скорую руку и без

всякого желания (кусочки омара и восточный сыр от "Анкл Бенз"), я отправился

наверх и попытался уговорить отца  встать  с кровати. Сказал ему,  что опрос

избирателей на выходе с участков благоприятен для Пандоры.

     - Мне наплевать, Адриан, -  ответил он.  - Мне  на  все  наплевать.