он моргал. Когда она склоняла голову и плакала, он тоже так делал.

Мужчины  в комнате переглянулись. Вчера в зеркале была китайская  девочка. На

прошлой неделе – взрослый с русскими чертами.

На   четвертом   экране   подросток   сидел   за   столом   и   делал   домашнюю   работу.   Он

работал с логарифмической линейкой и калькулятор. Книги и бумаги были вокруг него,

он яростно писал.

Камера показывала его глаза. Они были черными. Без зрачков и радужки, без белков.

Просто тьма. Он не смотрел на бумагу, он смотрел вперед, ни на что не глядя. Его ручка

двигалась быстро, он заполнял страницу за страницей аккуратным почерком. Порой там

были   исчисления,   эксперты   Синдиката   были   в   этом   уверены.   Остальное?   Какая–то

математика,   но   не   известная   людям.   Странные   символы   появлялись   среди   чисел   и

формул. Те символы знали все эксперты организации, так было с тех пор, как первый

корабль разбился в Розуэлле.

На пятом экране два подростка целовались на ковре у пустой кровати. Одежда была

на них, но все шло к понятному результату. Они так затерялись в поцелуях и ласках, что

не замечали происходящее в комнате. Они не видели, как фотографии матери девушки

трепетали на полках. Не видели, как белая пленка появляется на изображении Иисуса на

стене. Они не видели, как крест сияет, нагревается и начинает таять.

Они не видели этого, а камера записывала.

Герлак склонился, чтобы рассмотреть происходящее на шестом экране.

Подросток  ворочался от жуткого кошмара.  Его спальня была пустой, кроме пяти

предметов.   Кровать,   на   которой   он   лежал,   тумбочка,   склеенная   скотчем,   старый   стул,

тяжелый металлический крест, что был прикручен к потолку над кроватью, и складной

нож. Мальчик ворочался, говорил на неизвестном языке. Они отдавали записи всего, что

мальчик   рассказывал   экспертам   Синдиката.   Первые   отчеты   беспокоили.   Эксперты

считали,   что   в   определенном   сне   мальчик   говорил   предложениями,   но   слова   были   из

разных источников. Только несколько слов удалось перевести, это был диалект древнего

арамейского языка. Не просто мертвого языка, а диалект, на котором говорили в регионе

Галилея,  который  отличался  от  обычного  говора в Иерусалиме.  Лингвисты  Синдиката

считали,   что   диалект   спящего   мальчика   был   особой   версией   арамейского   языка,   на

котором могли говорить Иисус и его ученики.

Но   на   этом   диалекте   было   только   несколько   слов.   А  еще   были   слова   на   версии

греческого  языка,  известной  как койне,  и из древней версии еврейского  с элементами

финикийского.

Слова из этих языков были 5 процентами того, что говорил мальчик. Что он кричал.

Остальное было спутано или на не известном для ученых Синдиката языке.