— Не преувеличивайте своего значения.

— Отнюдь. Пока такой, как я, знает вашу тайну, покоя вы не ощущаете, пане Адам. Всякий, кого хотят убить, имеет право на защиту. Согласны?

— Вполне. Проще всего — опередить того, кто хочет убить тебя. Вы собираетесь лишить меня жизни, пане Кошевой? И сейчас прочитали своеобразный приговор?

Клим вздохнул.

— Я не судья. Тем более — не палач, мы с вами об этом говорили. Вы сами должны решить, как действовать дальше.

— Предлагаете застрелиться, повеситься или выпить кофе с ядом?

— Нет, — сказал Кошевой, удивляясь, как быстро пришло нужное решение. — Боже упаси. Не хочется брать на себя даже такой грех. Вы же уважаете пани Магду Богданович?

— Для чего это? Вопрос лишен смысла и здравого ума.

— Все же прошу ответить. Пан Шацкий тоже должен услышать.

— Ладно, если вы еще не поняли. Магда… пани Магда очень дорогой для меня человек.

— Спасибо за искренность. Вы согласны, что она не заслуживает знать о вашем преступлении? Это преступление, пане Вишневский, чем бы не был мотивировано. Итак?

— Ну, если хотите… Конечно, пани Магда не должна этого знать.

— Потому что не сможет принять убийцу?

— Так. Потому что не готова принять убийцу.

— То есть не заслуживает жизни с убийцей?

— Конечно.

Кошевой несколько раз хлопнул в ладоши, призывая Шацкого в свидетели:

— Все присутствующие тут услышали. Магда Богданович не заслуживает того, чтобы связать свою дальнейшую судьбу именно с вами, пане Адам Вишневский. Вы только что сами назвали единственный приемлемый для всех выход из довольно деликатной ситуации. Грехи надо искупать.

Инженер замер. В первый миг не понял, что произошло. Потому встрепенулся, тряхнул головой, словно прогоняя дурной сон. Клим же и дальше хлопал в ладоши, пытаясь при этом не хлопать слишком сильно.

— Вы… вы хотите…

— Я ничего не хочу. Сегодня спас свою жизнь и дальше намерен освоиться в Львове. Как получится — не знаю. И лучше начинать все с чистого листа, не озираясь при этом. Вы можете гарантировать мне ненападение. Но все равно вашего веса в здешнем обществе хватит, чтобы со временем, рано или поздно, вытереть об меня ноги. Если вы уважаете пани Магду так, как только что признали, у вас хватит силы и ума принять именно то решение, которое нужно. В таком случае вам тоже придется когда-нибудь начать с этой женщиной все с чистого листа — при условии, что она сама захочет вернуть ваши отношения. Ваш разрыв, пане Вишневский, — гарантия моей безопасности. Разве вы захотите когда-нибудь поквитаться со мной, как с Сойкой, окончательно поставив нас на один уровень. Но или сначала, или потом придется что-то решать со свидетелем, паном Шацким. Неужели вы, тот, кто фактически потерял родную сестру, способен когда-нибудь отнять отца четырех детей? Итак, итог следующий. Или вы обрекаете пани Магду на не достойную ее жизнь с убийцей — или мы с вами даем друг другу гарантии ненападения. К тому же таким образом вы, возможно, потеряете, несомненно, дорогого человека. Тем не менее, простите за чрезмерную патетику, сохраните себя.

— То есть?

— Никого больше не убьете, пане Адам. Для человека вашей организации это очень важно.

Вот теперь Клим иссяк и замолчал, ожидая ответа.

Как и предполагалось, Вишневский молчал. Несколько раз сжал и разжал кулаки. В очередной раз взглянул на Шацкого, потом — на Кошевого, снова на Йозефа.

— Я должен подумать, — молвил наконец.

— Вы вольны принять любое решение.