— Он мне не нужен. Судиться никому не интересно, тем более — по такому поводу, как убийство продажного поганца Сойки.

— Это уже отдельный разговор. Я о другом, поважнее. Суд вы бы пережили, пане Адам. Или по крайней мере общение со следователем, допрос, оправдание. Но вы больше, чем подозрения, следствия, ареста, суда и приговора, боитесь потерять Магду. Она — человек, дорогой для вас не меньше, чем вы для нее. Поэтому, пане Адаме, она опасалась, что вас, пусть в далекой перспективе, могут заподозрить. Если все подтвердится, Магда готова понять вас… — Клим вновь выдержал короткую паузу, глядя Вишневскому прямо в глаза. — Готова понять, пане Адам. Только…

— Что?

— Не готова простить. Для нее, вдовы полицейского, слуги закона, которого уважали даже матерые уголовники, дальше поддерживать теплые отношения с убийцей не будет возможным. Поэтому вы тут. Если бы вы не пришли — я признал бы ошибку, поражение и навсегда выбросил убийство Сойки из головы. Ему все равно, найдут его настоящего убийцу или нет. Я ничего не собирался открывать пани Магде. Мне вообще нужно думать про свое будущее, а не про Сойку, по которому тут никто из порядочных людей не унывает. Вы не знали моих истинных намерений. Пришли по мою душу. Решили взять еще один грех. Передумали?

Адам Вишневский в очередной раз взглянул на Шацкого. Смерив его равнодушным взглядом, неторопливо повернулся, ступил к окну. Сжал кулаки, уперся ими о край подоконника.

— Спасибо. Но почему не передумали убивать Сойку?

Ночной гость замер, глядя перед собой, будто пытался разглядеть что-то в темноте ночи. Не поворачиваясь, молвил:

— У меня была младшая сестра, Ядвига. То есть, — замялся на мгновение, — она есть. Только считайте, что нет. Сейчас лечится на Кульпаркове. Время от времени я забираю Ядзю оттуда, снимаю усадьбу за городом и женщину, которая заботится о ней. Потом, когда состояние ухудшается, снова возвращаю под надзор врачей. Надежда была у всех. Но в конце июня мне сказали: улучшений ждать не стоит. Чтобы удержать хотя бы то, что имеем, Ядзю следует держать в полной изоляции от мужчин. Она не должна их даже видеть. Иначе — приступ, снова интенсивное лечение.

— Это имеет отношение…

— Имеет!

Вишневский порывисто повернулся к Клима. Кулаки не разжимал. Крик вышел резким, Шацкий невольно дернулся.

— Имеет! Прошлой осенью Ядвига решила прогуляться Стрыйским парком. Она любила октябрь, в эту пору всегда сочиняла стихи. Не ахти, но все же годилось для чтения в салонах. На нее напали двое, в сумерках. Вывезли далеко в пригород, поиздевались, и поверьте: произошел редкий случай, когда физическое насилие, телесное надругательство выглядит меньшим злом и, соответственно, меньшим горем. Вряд ли надо объяснять, что Магда приняла активное участие в ускорении розыска тех подонков. Ими оказались молодые члены «Русской народной партии». Именно тогда тех двух торжественно приняли в ряды. Каждому лично пожал руку их вождь, пан Марков. Моя сестра просто попала на глаза, когда оба думали, как бы еще отметить торжественный день, чтобы запомнился на всю жизнь.

— Дайте угадаю. Их защищал Евгений Сойка, верно?

— Защищал и защитил. Цинично воспользовался состоянием Ядвиги. Она узнала обидчиков. И потом так же болезненно реагировала на других предъявленных ей мужчин. В том числе — на самого Сойку. Тут пан Геник постарался, представил во всей красе! А москвофильские газетки начали писать про политические преследования инакомыслящих, провокациях власти, даже устроили шествие с хоругвями. Железных доказательств полиция не смогла собрать, слишком торопились. Единственного, кроме несчастной Ядзи, свидетеля легко купили.