Он прошел в крошечную кухоньку, где ему было все знакомо, и поставил чайник на конфорку. Потом отыскал в холодильнике пакетик молока, вылил
его в молочник, отпил немного сам, а остальное поставил обратно. Он, конечно, предпочел бы виски с содовой, но, как большинство пилотов, уже за
сутки до полета не брал в рот ни капли спиртного. По привычке он посмотрел на часы - было без трех минут восемь. И он машинально подумал о том,
что в аэропорту сейчас уже кипит работа и какие-то люди готовят для него элегантный, рассчитанный на больший расстояния "боинг-707", на котором
он будет совершать свой пятитысячемильный полет в Рим.
В ванной закрыли кран, вода перестала литься. И в наступившей тишине Димирест снова стал весело напевать: "O Sole Mio".
Глава 7
Резкий, холодный ветер по-прежнему бушевал над аэропортом, по-прежнему валил густой снег.
Сидя в своей машине, Мел Бейкерсфелд вдруг снова почувствовал озноб.
Полоса три-ноль и застрявший на ней самолет остались позади; теперь Мел направлялся к полосе один-семь, левой, по которой только что прошли
снегоочистители. Откуда этот озноб? - подумал он. Дают себя знать холод и боль в покалеченной ноге или это опять предчувствие беды, которое
возникло у него недавно?
Ногу Мел повредил себе шестнадцать лет назад у берегов Кореи, когда служил в морской авиации и летал с авианосца "Эссекс". Тогда, за
полсуток до рокового вылета (он это отчетливо помнил), у него возникло предчувствие беды. Это не был страх - подобно многим своим коллегам, он
научился жить рядом с опасностью, - а скорее подсознательная уверенность в том, что на него надвигается что-то неотвратимое и это может
кончиться гибелью для него. На другой день в бою с МИГ-15 самолет Мела подстрелили над морем.
Он сумел немного спланировать, но левая нога у него попала под педаль и там застряла. Самолет быстро погружался в воду - он шел ко дну со
скоростью кирпича, - и Мел, выхватив охотничий нож, в последнем, отчаянном усилии полоснул по педали и по ноге. Уже под водой ему каким-то чудом
удалось высвободить ногу. И он вынырнул, преодолевая адскую боль.
Целых восемь часов его носило по волнам, и он уже начал терять сознание, когда его подобрали. Потом он узнал, что перерезал себе сухожилия,
и нога у него перестала сгибаться в щиколотке.
Со временем флотские медики подлечили ему ногу, но с тех пор Мел уже не летал. Правда, боль время от времени вдруг возвращалась, всякий раз
напоминая о том, как много лет назад инстинкт предупреждал его о надвигавшейся беде. Вот такое же предчувствие появилось у него и теперь.
Осторожно ведя машину, чтобы не сбиться в темноте с пути, Мел продвигался к полосе один-семь, левой. По словам руководителя полетов, именно
эта полоса будет нужна диспетчерам, когда переменится ветер, а он, судя по прогнозам, должен был вот-вот перемениться.
В настоящее время в аэропорту пользовались двумя полосами - два-пять и один-семь, правой. А всего взлетно-посадочных полос было пять. И
здесь, на этих полосах, вот уже три дня и три ночи буран давал аэропорту жестокий бой.
Самой длинной и широкой была полоса три-ноль, перекрытая "боингом" компании "Аэрео-Мехикан". (Если ветер изменится и самолет будет
подлетать с противоположной стороны, ее можно заменить полосой один-два.) Она была почти в две мили длиной и шириной с городской квартал; в
аэропорту шутили, что с одного ее конца не видно другого, потому как Земля-то ведь круглая. |