На первой же встрече молодой человек весьма понравился Надежде Ивановне, весьма импозантной даме, когда галантно поцеловал ей руку и выдал несколько комплиментов.
— О, мон шер, — жеманно сказала она с прононсом, — в вас чувствуется благородное воспитание.
— Немного есть, — улыбнулся Александр. — Я из старинного рода атамана Головатого, отец был царским казачьим офицером, а мать выпускница Бестужевских курсов.
— Они живы?
— Увы. Отец умер от ран, полученных на германском фронте в пятнадцатом, мама проживает в Ленинграде.
— Чем занимаетесь, молодой человек? — близоруко щурясь, поинтересовался Глебов.
— Работаю инженером-электриком на «Мосфильме».
— Любите кинематограф?
— Весьма, но больше поэзию серебряного века, например, это…
И с пафосом прочитал:
— с горечью завершил последние строки.
— Браво, браво, — захлопала в ладони Надежда Ивановна, а все это время молчавший Садовской умилился: — Да это же мой «Николай Первый»! А что еще знаете?
— Из ваших стихов практически все, они достойны восхищения.
— Спасибо, весьма тронут, — порозовел бледными щеками литератор.
Потом все вместе пили чай с крыжовенным вареньем и долго беседовали о прежних добрых временах и тревожном настоящем. А еще нелестно отзывались о советской власти, уповая на грядущие перемены.
С того дня Александр начал часто бывать в компании былых аристократов, став своим человеком. В один из вечеров, когда играли за столом в вист, князь, в очередной раз сдавая карты, поинтересовался, как Александр относится к большевикам.
— Большевики, Юрий Петрович, лишили меня будущего. Как я, по-вашему, должен к ним относиться?
— А к немцам? — поднял на него выцветшие глаза литератор.
— Нормально. Они цивилизованная нация и несут России освобождение.
— Мы тоже так считаем, — рассматривая в руках взятку, сказала бывшая фрейлина, а князь тяжело вздохнул: — Жаль, не можем им помочь.
На следующее утро, встретившись с Судоплатовым на явочной квартире, «Гейне» рассказал о состоявшемся разговоре, и тот усмехнулся:
— Этого следовало ожидать. Так что переходим к завершению внедрения…
Миновав длинный ряд глухих дверей в мрачном сводчатом коридоре, по которому изредка шмыгали похожие на ворон монахини, Александр остановился у предпоследней и постучал в нее костяшками пальцев.
— Да, — неясно послышалось изнутри, он открыл и вошел в просторную келью.
Садовской в свете семилинейной лампы что-то писал, сидя в инвалидной коляске, а его жена, расположившись напротив, неспешно раскладывала пасьянс. При виде Александра в красноармейской форме оба открыли рты.
— К-как прикажете вас понимать? — сглотнул слюну литератор, а Надежда Ивановна побледнела.
— Да не пугайтесь вы так — успокоил чету гость. — Меня призвали в армию, отправляют на фронт, зашел с вами попрощаться.
— Ах вот оно что, — первой опомнилась дама, и на ее лицо вернулись краски жизни. — Милости просим, Саша, раздевайтесь.
Демьянов, расстегнув портупею, повесил шлем с шинелью на крючок, а потом с саквояжем в руке прошел к столу, куда поочередно выложил качалку колбасы, пару банок сардин в масле, батон и в завершение поставил засургученную бутылку водки.
— Купил по случаю у знакомого директора гастронома.
— И кто вы по званию? — покосился Борис Александрович на его алые петлицы. |