С утра реализатор Володя с Толиком отправились к Скряжникову с тщательно упакованными коробками, а обратно шофер привез нам тщательно перевязанный пакет. Надо было видеть выражение Юриного лица, когда он, раскрыв его и пересчитав деньги, выяснил, что Владимир Робертович прислал нам ровно половину! Он тут же сел за телефон и дозвонился до злостного неплательщика; Скряжников не отрицал, что прислал не все деньги, лепеча: «Но мы ведь договорились…» Женя с Юрой, прихватив с собой Володю — он показался им самым крепким из парней, — поехали к нему домой; тот отдал им недостающие деньги с таким видом, как будто отрывал от сердца самое дорогое.

Юра потребовал от него объяснений. С невинным выражением лица Скряжников заявил, что он именно так понял компаньонов — остальное он собирался отдать позже, одновременно с вложением денег в «Компик».

В конце концов он окончательно решил вложить в компьютерный бизнес капиталы, которые у него тогда действительно были. Но тут его черт попутал: старый товарищ предложил ему предварительно эти деньги прокрутить. Дело, о котором он говорил, казалось абсолютно беспроигрышным — речь шла о поставках шампанского, а навар ему пообещали огромный. Скряжников не выдержал искушения — слишком уж большая ожидалась прибыль. Увы, дело лопнуло, французское шампанское из Бердичева на русско-украинской границе вдруг повернуло в другую сторону и исчезло, просто растворилось в безбрежных пространствах СНГ, а вместе с ним и скряжниковские капиталы, и наши предполагаемые инвестиции…

Так что основные надежды компаньоны по-прежнему возлагали на Аргамакова. Поэтому они постоянно приставали ко мне с расспросами о лечении Виолетты и требовали чуть ли не бюллетень о состоянии ее здоровья, надеясь, что если она перестанет пить, то Николай Ильич на радостях все подпишет. Ей-богу, если бы я на самом деле не симпатизировала Виолетте, то могла бы ее просто возненавидеть — настолько Юра с Женей мне надоедали.

ЯВЛЕНИЕ ПЕТИ

В один из напряженных дней на мою голову свалился еще один алкоголик, на этот раз у меня дома, или, вернее сказать, у меня в доме. В тот вечер с Ордынки на родной Юго-Запад меня привез Витя, и не успела я войти в квартиру с полной сумкой продуктов (на этот раз, наученная горьким опытом, я попросила Витю подождать меня у магазина), как раздался требовательный звонок в дверь. На мой робкий вопрос «Кто там?» последовал решительный ответ:

— Это я, Марина!

И я открыла дверь, даже не сообразив, что она может быть не одна — чего стоит киллерам заставить слабую женщину сказать все что угодно, приставив ей нож к горлу?

Но это действительно была моя соседка Марина, миниатюрная женщина лет тридцати пяти с детской челочкой и хвостиком, и притом одна. Она вошла в прихожую и тут же вывалила на пол ворох одежды, которую держала в руках. При ближайшем рассмотрении куча тряпья состояла в основном из мужских брюк, из-под которых выглядывал случайно затесавшийся нечищеный ботинок.

Я не удивилась: я знала, что Марина не сошла с ума, а просто борется с очередным запоем мужа. Однако что-то, наверное, у меня на лице все-таки отразилось, потому что она тут же заявила:

— Извини, но это ненадолго: на день-два, не больше. Там еще кое-что осталось, сейчас принесу, — и, повернувшись, она быстро направилась к лестнице, не дожидаясь моего ответа.

Марина и Саша в обычное время — милая и интеллигентная супружеская пара, живут они дружно и почти неслышно — так они замкнуты друг на друге. Но периодически, несколько раз в год, Саша уходит в запои, и все меняется. Раньше с Мариной буквально на следующий же день после появления в доме бутылок происходило полное превращение: вместо счастливой и довольной жизнью женщины появлялась страдалица с мученическим взглядом и еле слышным голосом.