— Открывай, или мы сейчас выломаем дверь!

Тут я испугалась, что она действительно заставит нас выламывать дверь, и сказала, что мы с Петей помочь, очевидно, ничем не сможем, но всецело в ее распоряжении на всякий пожарный случай. И мы ушли, скорее убежали.

Оказавшись у себя в квартире, мы наконец дали себе волю и всласть нахохотались. Я собрала Сашины вещи с пола и зашвырнула их в стенной шкаф. Я наконец обратила внимание на Петины цветы и поставила их в вазу. Это были гвоздики, обычные красные гвоздики, официальные цветы, которые дарят по формальным поводам. Не голландские хризантемы, которые я так люблю и которые были привязаны к адской машине на ручке моей двери. Интересно, неужели Петя уже успел забыть мои вкусы? Может, это и к лучшему?

Я была рада вмешательству Марины — если бы не она, мы с Петей чувствовали бы себя скованно. Эти гвоздики… Когда он в последний раз приходил ко мне с цветами? Его приход больше похож на официальный визит, чем на посещение близкой подружки, «моей герлфренд», как он любил меня называть.

Но пока все эти мысли проносились у меня в голове, мы продолжали смеяться. Я рассказала Пете предысторию Марининой героической борьбы с алкоголизмом мужа. Больше всего его поразил нескрываемый ужас Саши при виде своей миниатюрной жены:

— Подумай только, такой здоровенный мужик — и боится этой крошечной фурии!

— Марина не фурия, она отважная женщина, может быть, она просто чересчур энергично взялась за дело.

Я не знала, что делать — накрывать на стол? Предложить Пете чашку кофе, как посетителю, пришедшему по делу? Одно я знала твердо: я не хочу никаких выяснений и объяснений. Когда-то нам было с ним хорошо, а теперь мы расстались — и точка. Петя сам вывел меня из затруднительного положения, заявив, что он только что пообедал, но не откажется от чая.

Ах, да, я уже и забыла, что он предпочитает чай. Я поставила чайник на плиту.

Петя вытащил из сумки бутылку французского шампанского, моего любимого, мускатного. Открыв шампанское и наполнив принесенные мною бокалы, Петя провозгласил тост:

— За твои успехи, Агнесса!

Значит, в глубине души он нас уже разделил: мои успехи не его успехи. Что ж, тем лучше. Очень мило прощаемся, как цивилизованные люди. И тут во мне шевельнулся червячок ревности. Он мне не нужен, но я предпочла бы уйти первой. Неужели я хуже, чем Анита Далакян?

Я не удержалась и высказала это вслух:

— И за твои успехи, Петя. Говорят, Анита Далакян и молода, и умна, и хороша собой. Поздравляю.

Я попала в точку: Петя побледнел, на него было жалко смотреть. Поставив на стол нетронутый бокал, он выдавил из себя:

— Вечно до тебя доходят какие-то темные сплетни…

Я безжалостно продолжала:

— Почему темные? Для тебя — очень даже светлые. И не сплетни, а факты. Единственное, что мне непонятно, — как ты сумел очаровать ее родителей, так что они разрешили вам встречаться. Насколько я знаю, академик Далакян не слишком поощряет молодых людей без определенных занятий и с неопределенным моральным обликом…

Господи, какой черт дергал меня за язык? Какое мне дело до того, как отец Аниты отнесется к Пете? Неужели я превращаюсь в ревнивую и злобную бабу?

Петя побледнел еще больше, если это было возможно.

— А откуда он узнает про мой моральный облик? Уж не от тебя ли? — В его голосе не было язвительности, скорее отчаяние. Меня это поразило и тут же отрезвило.

Я покаянно заявила:

— Извини, Петя, я не то хотела сказать. Я не знакома с Далакянами и вовсе не собираюсь с ними знакомиться. Но если ты еще не слишком хорошо знаешь эту семью, то учти, что они люди серьезные, и тебе не удастся завести с Анитой легкий роман.

— А я и не собираюсь крутить с Анитой любовь, мы с ней просто приятели, и не больше.