— Могу я видѣть Дарью Терентьевну и Любовь Андреевну, дабы засвидѣтельствовать и имъ мое почтеніе? спросилъ Плосковъ.

— Да, да… Сейчасъ я ихъ позову. Онѣ, кажется, въ столовой, чай пьютъ…

Андрей Иванычъ приподнялся, но звать не пришлось, Люба знала уже о визитѣ Плоскова и стояла въ другой комнатѣ, слушая разговоръ. Она тотчасъ-же, вышла въ гостиную, а вслѣдъ за нею выплыла и Дарья Терентьевна.

— Еще разъ здравствуйте, Любовь Андреевна. Вотъ я пріѣхалъ поблагодарить вашего папеньку. Вчера я, по его протекціи, получилъ хорошую прибавку къ жалованью, началъ Плосковъ, обращаясь къ Любѣ, и сказалъ Андрею Иванычу: — Второй разъ сегодня вижусь уже съ вашей дочерью… И въ первый разъ совершенно случайно.

— Слышалъ, слышалъ. Говорила мнѣ жена.

— Ну, ужъ что на кладбище-то вы пріѣхали случайно, то этому я никогда не повѣрю, подхватила Дарья Терентьевна.

Плосковъ подскочилъ къ ней и, когда она протянула ему руку, хотѣлъ поцѣловать ея руку, но она отдернула ее, сказавъ:

— Оставьте, оставьте, не люблю я этого…

Плосковъ чмокнулъ воздухъ и сказалъ:

— Увѣряю васъ, многоуважаемая Дарья Терентьевна, что случайно. Мнѣ очень нравится пѣніе монашенокъ и я довольно часто ѣзжу къ обѣднѣ въ Дѣвичій монастырь.

— Ну, вотъ… А Люба мнѣ сказала, что у васъ тамъ родственники похоронены. Разбери, кто правъ.

— Я, мамаша, сказала въ догадку, я сказала, что, можетъ быть, похоронены, вставила свое слово Люба.

— Всѣ-то вы съ этимъ спектаклемъ спутались и бредите, что на языкъ попадетъ.

— Вамъ не нравится, что Любовь Андреевна играетъ? улыбнулся Плосковъ. — Скоро, скоро, многоуважаемая Дарья Терентьевна, будетъ конецъ. Сыграемъ и настанетъ интервалъ. Ахъ, да… чтобы не забыть… спохватился онъ. — Любовь Андреевна сказывала, что вы страстная поклонница большихъ котовъ, а у меня какъ разъ есть случай доставить вамъ громаднѣйшаго кота…

Дарья Терентьевна измѣнила строгое лицо въ улыбку.

— Да, я люблю хорошихъ котовъ, но куда съ ними!.. У насъ и такъ два…

— Котъ-то ужъ очень хорошъ, а главное — необычайныхъ размѣровъ. Тамъ, гдѣ онъ находится, имъ очень тяготятся и ищутъ помѣстить его въ хорошія руки.

— А какого онъ цвѣта?

Плосковъ замялся.

— Котъ-то? Сѣрый… Да, сѣрый и съ бѣлыми лапками. Настоящій сибирскій, сказалъ онъ.

— Ежели сибирскій, то долженъ быть дымчатый и безъ отмѣтинъ.

— Ну, ужъ я не знатокъ въ тонкостяхъ, а только говорятъ, что сибирскій. Прикажете?

— Нѣтъ, не надо. Впрочемъ, я подумаю и скажу Любѣ. Въ спектаклѣ она передастъ вамъ.

— Да куда намъ! У насъ и такъ два, замѣтилъ Андрей Иванычъ.

— Въ томъ-то и дѣло, что два… Драться будутъ.

— Служитъ… продолжалъ Плосковъ.

— Ну?! Ужъ вы наскажете!

Дарья Терентьевна продолжала улыбаться. Тѣнь неудовольствія совсѣмъ исчезла съ ея лица.

— Впрочемъ, погодите немножко. Насчетъ кота мы подумаемъ, сказала она. — Андрей Иванычъ вѣдь и самъ любитъ котовъ.

— Только большихъ, только большихъ.

— Огромный! подтвердилъ Плосковъ и сталъ прощаться, сказавъ:- Ну, такъ насчетъ кота я буду ожидать вашего рѣшенія.

По уходѣ его, Андрей Иванычъ произнесъ:

— Хитрый, охъ, какой хитрый!

— Просто нахалъ, опять пришла къ своему прежнему рѣшенію Дарья Терентьевна.

XX

Актеры-любители безъ такъ называемой генеральной репетиціи спектакля не обходятся. Это доставляетъ имъ случай изъ одного спектакля сдѣлать два. На генеральной репетиціи сцена обставляется декораціями, освѣщается точно такъ же, какъ и въ спектаклѣ, занавѣсъ опускается послѣ каждаго акта, мужчины, въ особенности комики, тщательно гримируются и облекаются въ костюмы.