|
Такъ было и въ данномъ случаѣ на послѣдней репетиціи, которая происходила наканунѣ спектакля. Исключеніе составляли только актрисы-любительницы на молодыя роли. Онѣ хоть и очень усердно набѣлились и нарумянились, но, чтобы не помять къ спектаклю нарочно сшитыхъ платьевъ, играли кто въ чемъ хотѣлъ. Генеральная репетиція отличалась отъ спектакля еще тѣмъ, что почти всѣ мужчины-исполнители были полупьяны. Корневъ и Конинъ пріѣхали каждый съ большой корзиной вина и закусокъ и устроили въ уборныхъ цѣлое пиршество. Поили также парикмахера, портнаго, бутафора, подносили и плотникамъ. На эту репетицію Люба пріѣхала съ маленькимъ братомъ-гимназистомъ Федей. Федя былъ приставленъ къ ней Дарьей Терентьенной и ему было поручено слѣдить за сестрой. Люба посадила его въ первый рядъ стульевъ, а сама ушла за кулисы, гдѣ и оставалась во все время репетиціи. Федя, впрочемъ, два раза приходилъ къ сестрѣ за кулисы, но она тотчасъ-же прогоняла его, сунувъ ему яблоко и конфектъ. Въ женской уборной царила Кринкина. Сама набѣленная и нарумяненная до того, что съ лица ея сыпалось, она бѣлила и румянила и другихъ и подвела Любѣ такъ глаза, что Федя, увидя сестру, даже отшатнулся отъ нея.
— Ой, ой, какіе у тебя глаза-то! Точно у быка, сказалъ онъ:- Зачѣмъ это ты накрасилась? воскликнулъ онъ. — Не твое дѣло. Такъ надо. Зачѣмъ ты пришелъ за кулисы? Постороннимъ лицамъ сюда входъ запрещается. Ступай вонъ, отвѣчала она. — Вотъ тебѣ гостинцы и иди и ѣшь тамъ, гдѣ я тебя посадила. За кулисами бродили загримированные актеры. Корневъ, разгуливая съ бутылкой, говорилъ и внѣ пьесы старческимъ голосомъ своей роли. Конинъ, готовясь къ исполненію роли отставнаго капитана, былъ въ мундирѣ безъ погоновъ и басилъ, гимназистъ Дышловъ въ длинноволосомъ парикѣ художника размахивалъ руками, дѣлая жесты. — Люба, ты покажи мнѣ, съ кѣмъ ты цѣловаться то будешь на сценѣ? приставалъ къ сестрѣ Федя. — Ступай, ступай! Нечего тебѣ тутъ толкаться, гнала она его и выгнала въ зрительную залу. Къ Любѣ подошелъ Плосковъ. Онъ игралъ пустенькую рольку молодого человѣка въ пьесѣ «На Пескахъ» и былъ въ прилизанномъ паричкѣ съ височками. — Ахъ, какой вы противный въ этомъ парикѣ! воскликнула Люба. — Нельзя-съ. Такая роль, отвѣчалъ Плосковъ. — Ахъ, да… А какъ насчетъ кота, котораго я обѣщалъ вашей мамашѣ? — Нѣтъ, нѣтъ. Мамаша и слышать не хочетъ, Да вы котомъ и не расположите ее въ вашу пользу. Она не взлюбила васъ и стоитъ на своемъ. — Жалко. А мясникъ-кошатникъ въ самомъ дѣлѣ обѣщалъ достать мнѣ какого-то удивительнаго кота. — И не спрашивайте ее завтра на спектаклѣ объ этомъ котѣ, а то еще хуже разсердится. — Тогда не поднести-ли ей завтра здѣсь бомбоньерку конфектъ или букетъ? — Да что вы! Развѣ она актриса! — И не актрисамъ подносятъ. Это просто любезность. Очень ужъ мнѣ хочется хоть немножко расположить ее въ мою пользу. — Бросьте. Ничего вы не подѣлаете. — Ну, тогда я вамъ поднесу завтра букетъ. — Что вы, что вы! Пожалуйста безъ глупостей… — Какія же тутъ глупости? Вѣдь вы актриса — вотъ я и поднесу вамъ букетъ. Я поднесу во время роли, велю подать черезъ оркестръ. — Нѣтъ, нѣтъ. Не надо этого. — Какъ не надо? Да вѣдь это-же отъ публики. — Какая-же это публика, ежели это вы. Вы такой-же актеръ, какъ и я. — Этого никто и знать не будетъ. Всѣ будутъ думать, что отъ публики. А это очень эфектно. — Прошу васъ, но дѣлайте этого. Вы меня только сконфузите. — Кринкина даже сама себѣ будетъ подносить букетъ, однако, не сконфузится-же. — Тo Кринкина, а то я. Нѣтъ, это мнѣ будетъ даже непріятно. Еще ежели-бы я была опытная актриса… — Вашей маменькѣ будетъ пріятно. |
