— Будет, даже не сомневайтесь, — и я жёстко усмехнулся. — О ней начнут говорить во всех салонах до премьеры. О ней напишут все газеты, и будет даже парочка восторженных статей и парочка разгромных. Я вас уверяю, уже очень скоро все будут думать, что так оно и было на самом деле, даже те, кто непосредственно занимался дознанием и видел всё собственными глазами. Главное отметить, что пьеса поставлена по событиям, произошедшим в недалёком прошлом.

— И я даже догадываюсь, зачем это вам нужно, — задумчиво проговорил Сперанский. — Но более изысканной публике подобное зрелище может показаться несколько грубоватым…

— Значит, они пойдут на спектакль инкогнито. Они пойдут, Миша, даже не сомневайся. Только вот дело в том, что эта пьеса будет написана не для них.

— А для кого? — Сперанский нахмурился, а потом его лоб разгладился. — Я понял, ваше величество. Разрешите мне найти драматурга, который возьмётся и воплотит сей замысел в жизнь?

— Разрешаю, — я снова посмотрел на Шереметева. — Ну что, Николай Петрович, договорились?

— Я, в отличие от Михаила Михайловича, не знаю, зачем вам это понадобилось, ваше величество. Тем более, что я до сих пор уверен в полном провале этого спектакля. Но считаю, что это не столь уж и высокая цена за признание моего брака, — и Шереметев поклонился. На его лице проступило облегчение, словно он до конца не верил, что всё закончится для него относительно благоприятно.

В это время антракт закончился. Вернулась Лиза, Ростопчин проскользнул на своё место, чинно сложив руки на коленях.

— Здесь всё чудесно устроено, Николай Петрович, — Лиза благосклонно улыбнулась Шереметеву.

— Я счастлив, что вашему величеству понравилось, — прошептал Шереметев, и наши взгляды устремились на сцену.

Но проникнуться и оценить игру Гранатовой мне так и не удалось, потому что в ложу проскользнул Макаров. Судя по тому, что никто в ложу не ломился ни во время антракта, ни сейчас, Зимину удалось избавить меня на сегодня от Эдувиля.

— Что-то случилось? — шёпотом спросил я у Макарова. Он кивнул и протянул мне письмо. Я пробежался по нему глазами и снова зашептал: — Это что, не могло потерпеть до завтра?

— Нет, ваше величество. Нужно решить, что делать с Куракиным прямо сейчас, — также тихо ответил Макаров.

— Чёрт! Я повернулся к жене: — Мне нужно ненадолго отлучиться.

— Да, конечно, — в её взгляде, брошенном на Макарова, промелькнула тревога.

Я встал и быстро вышел из ложи в коридор. Аванложи здесь не было. Более того, здесь даже двери не было, только тяжёлые шторы. Но Зимину сообщили заранее, куда мы сегодня направляемся, и он сумел организовать охрану. Например, в двух соседних ложах сидели он сам и Бобров, зрители в эти ложи не допускались. Вот в одну из этих лож мы и вошли с Макаровым.

— Юра, оставь нас ненадолго, — тихо приказал я.

Бобров, вскочивший, когда мы зашли, коротко поклонился и вышел. Театр построен по всем правилам, так что, если мы будем говорить тихо, нас никто не услышит.

— Зачем вы меня так срочно выдернули с представления? Неужели из-за письма Колычёва? Степан Алексеевич уже три раза мне писал с просьбой об отставке. До завтра это вполне могло подождать, — прошипел я, глядя в упор на Макарова.

— Степан Алексеевич упомянул в письме, что Талейран хочет видеть на его месте Куракина, — вздохнув, ответил Макаров. — Собственно, он поэтому это послание мне адресовал. Думал, что я похлопочу перед вами за его отставку. Не хочет Степан Алексеевич быть послом в Париже. Слишком сложно ему даются каждые даже самые незначительные шаги.

— Александр Семёнович, объясните ради всего святого, зачем вам срочно понадобилось мне всё это рассказывать? Я знаю, что с Францией всё очень непросто.