— Зачем нас Александр Семёнович забрал? — тихо спросил Лёнька, у которого волосы на затылке зашевелились от этих слов. Если от Архарова и его следователей он знал, что ждать, то вот за каким лядом они понадобились Макарову, оставалось загадкой. Богатое воображение тут же принялось рисовать картины, одна страшнее другой. Лёнька даже покосился на своего охранника. А может, сейчас рвануть в дверь? Пусть лучше пристрелит, всё мучений меньше на его, Лёнькину долю выпадет.

— Ты даже не смотри в ту сторону, — довольно добродушно улыбнулся гвардеец. — Сбежать всё одно не сможешь, а по шее получишь. Оно тебе надо? И пошевеливайся уже, я тебя тоже долго ждать не намерен.

— Куда меня? — Лёнька облизал пересохшие губы, настороженно поглядывая на охранника.

— Как это куда? В дознавательскую, — гвардеец даже удивился, словно спросить хотел, а куда ещё его можно было девать? Сразу на виселицу тащить? Молодой-то император от казней не шарахается, вон скольких предателей не пожалел. Но совсем уж без суда не стали бы вешать. Тогда бы просто в живых при облаве не оставили, чтобы не возиться.

Сам Лёнька в это время, когда предателей казнили, в Берлине промышлял, но даже там слышал перешёптывания, когда на прогулки выходил по паркам, где аристократы любили променад совершать. Но ему тогда не до сплетен было, он «работал». А сейчас внезапно пожалел, что мало тех разговоров послушал. С другой стороны, зачем-то их всё-таки забрали и притащили сюда? Правда, он так и не понял, куда именно привезли. Везли-то в закрытой карете, а вытащили во внутреннем дворе. Но по отдельным признакам Лёнька пришёл к выводу, что это вотчина Макарова и его людей на Большой Лубянке. А слова гвардейца, что Александр Семёнович забрал их у Архарова, подтверждали догадки вора.

Приятелей своих Лёнька больше не видел. Их бросили в одиночные камеры, и больше никто к нему не приходил до этого момента. Правда, накормили. Да ещё и довольно сытно. И вода в камере в небольшой бочке стояла, и кружка имелась. Вода была свежая, не тухлая, и Лёньку больше всего поразило именно это почти человеческое отношение к заключённым. Ну, тут такое, гвардеец же говорил, что они в основном с благородными людьми дело имеют, а для дворян и такая камера просто ужас-ужас, наверное.

Его провели по длинному коридору, но из подвала, где и находилась тюрьма бывшей Тайной экспедиции, они не выходили. Возле одной из дверей стояли ещё несколько гвардейцев, но они как-то неуловимо отличались от того, кто привёл сюда Лёньку. То ли выправка у них была лучше, то ли ещё что. А может, быть порода, что на мордах читалась на раз и выделяла этих молодцов от остальных.

— Ого! — негромко произнёс гвардеец и покосился на Лёньку. — Это чего же ты натворил такого, парень, что к тебе такие люди пожаловали?

Один из гвардейцев, что стоял, прислонившись спиной к стене и поигрывал длинным кинжалом, резко развернулся к ним.

— Оставайся здесь, я сам заключённого в дознавательскую проведу, — сказал он, выпрямляясь неуловимым движением и подходя к Лёньке и его конвоиру.

— Да что он такого натворил-то? — охранник посмотрел на своего подопечного с любопытством.

— Нам не докладывали, — этот слишком холёный гвардеец скупо улыбнулся и кивнул Лёньке. — Иди впереди и без глупостей. Соколов, дверь открой, — негромко приказал он, и стоящий у двери гвардеец толкнул её, а когда мимо него проходил Лёнька, демонстративно положил руку на рукоять пистолета.

Вор входил в дознавательскую, ощущая, как предательски дрожат руки. Он печёнкой чувствовал, что его в этой комнате не ждёт ничего хорошего.