|
Конгресс, проявлявший все большую умеренность, намеревался внести кое-какие поправки в законы, принятые после 11 сентября. В частности, предлагалось сократить ассигнования на антитеррористическую деятельность, поэтому администрация готовилась к схватке. Накануне несколько высокопоставленных чиновников приняли участие в воскресном ток-шоу и обрушились на своих критиков, а утренние газеты вышли с ловко подогнанной информацией, которую скормили им в пресс-службе Белого дома. Стефани вызвали из Атланты, чтобы завтра она помогла справиться с ключевым сенатором-лоббистом, и на сегодняшней встрече как раз обсуждалось, кто и что будет говорить. До чего же она ненавидела политику! За время работы в министерстве юстиции ей довелось трудиться уже на трех президентов, но угодить нынешней администрации было, бесспорно, труднее всего. Последовательно занимая правые позиции и постоянно дрейфуя в направлении крайне правого экстремизма, президент уже сумел выиграть второй срок, и в Овальном кабинете ему оставалось сидеть еще три года. Поэтому сейчас он думал о том, какое наследие оставит своим преемникам. А разве существует что-то более завидное, чем слава человека, победившего терроризм! Для Стефани все это не значило ровным счетом ничего. Президенты приходят и уходят. Но поскольку сейчас под угрозой оказались ассигнования на деятельность правительственных учреждений, которые в борьбе с международным терроризмом показали себя с самой лучшей стороны, она пообещала советнику по национальной безопасности, что будет хорошей девочкой и завтра утром на Капитолийским холме скажет все, что от нее требуется. Однако это было до похищения Гари Малоуна. В кабинете Торвальдсена зазвонил телефон, и от этого пронзительного звука Малоун, нервы которого и без того находились на пределе, чуть не подпрыгнул на стуле. Трубку взял Хенрик. — Рад слышать тебя, Стефани. Я тебя тоже целую. — Он улыбнулся собственному лицемерию. — Да, Коттон здесь. Малоун едва не выхватил у него трубку. — Я слушаю! — Значит, так. В День труда[1] мы заметили следы несанкционированного проникновения в нашу базу данных, которое произошло гораздо раньше. Кто-то очень заинтересовался закрытыми файлами, в особенности одним из них. Коттон знал, о чем идет речь. — Ты понимаешь, что, скрыв от меня эту информацию, поставила под угрозу жизнь моего сына? На другом конце линии царило молчание. — Отвечай мне, черт возьми! — Я не могла рассказать тебе об этом, Коттон, и ты знаешь почему. Скажи мне просто, что ты намерен делать. Малоун понял скрытую суть этого вопроса: собирается ли он отдать голосу в сотовом телефоне Александрийское Звено? — А с какой стати? — Ты — единственный, кто может ответить на этот вопрос. — Стоит ли оно того, чтобы ради этого рискнуть жизнью сына? Я должен знать всю историю до конца. Почему мне ничего не сказали пять лет назад? — Я тоже хотела бы это знать, — проговорила Стефани. — Мне тоже ничего не сказали. Он уже слышал подобные доводы прежде. — Не играй со мной в эти игры! Я сейчас не в том настроении. — Сейчас я с тобой абсолютно откровенна и честна. Мне вправду ничего не сообщили. Ты попросил вмешаться, и я получила на это согласие. Я уже связалась с генеральным прокурором, так что ответы мы получим. — Откуда вообще кто-то мог узнать про Звено? Ведь все было до такой степени засекречено, что даже ты не имела доступа! Таковы были условия сделки. |
