Он довольно усмехнулся. Его юность не оставила радостных воспоминаний, но он извлек из тех времен полезные уроки. Главный был таким: у серьезного человека рубль между пальцев не проскочит.

Однако пикантность ситуации заключается в том, что Бабаев не обязан являться в суд, пока следствие не докажет его вину, пока Дума не рассмотрит эти доказательства и не решит снять с Бабаева депутатскую неприкосновенность. Что весьма сомнительно – думские редко своих выдают.

Интересно, как поведет себя Бабаев в таком щекотливом положении? Будет ли он прикрываться статусом депутата? Или возобладает его гражданская совесть и уважение к Конституции, где написано, что перед Законом все равны?

1. Никаких следственных материалов, доказывающих вину депутата Бабаева, в Думу не поступало.

2. Конфликт между депутатами Бабаевым и Погромским носит сугубо личный характер и не касается Государственной Думы.

3. Обе стороны вольны в своих намерениях и могут разрешить конфликт с оружием в руках либо в судебном порядке.

4. Вердикт суда, поскольку он касается парламентариев, может носить только характер частного определения, но не приговора. Когда и если – суд состоится, и обвинительный вердикт, со всеми материалами дела, поступит в Думу, она озаботится вопросом о лишении депутатской неприкосновенности или отказе в этом органам юстиции.

Повестку в суд Бабаеву вручили утром, через день после возвращения с Кубани. Он сидел в своем кабинете на Лесной, просматривая накопившиеся письма. Деятельность Али Саргоновича была многогранной, включавшей не только отстрел одиозных фигур, но, при возможности, помощь униженным и обиженным. Всю корреспонденцию Земфира раскладывала в три пачки: в первой были письма с благодарностями и добрыми пожеланиями, во второй – неотложные просьбы, а в третьей – от всяких башсыз , как выражалась секретарша, просивших денег на постройку марсианской ракеты или вечного двигателя. Эти письма Бабаев отправлял в корзину после прочтения, а занимался в основном корреспонденцией из второй пачки набрасывал ответ и отправлял Маркелову на доработку. Письма его шли во всякие инстанции, от которых зависело то или иное дело, и были напечатаны на фирменном бабаевском бланке, украшенном поверху парой дуэльных пистолетов. Обычно такого намека хватало.

Многие писали Бабаеву. Писали питерские литераторы, отбившие с его поддержкой атаку на свой культурный центр, писали ивановские ткачихи, которым он отправил женихов – целый батальон закончивших службу десантников, писали астрономы – им, стараниями Бабаева, выдали спирт для протирки телескопов и зарплату за шесть месяцев, писал губернатор Гыргольтагин из Талды-Кейнарска, благодарил за присланные аэросани и портрет президента в полный рост. Еще писали девушки, спасенные Бабаевым из турецких притонов и немецких борделей, и письма эти были политы слезами. С этой проблемой пришлось повозиться, так как в начале года слава Али Саргоновича еще не перешагнула российских рубежей. Но перед самым Восьмым марта он отловил посредника, вербующего девушек, отрезал ему уши и отправил одно ухо в Стамбул, а другое – в Гамбург. Эта мера возымела действие; теперь похотливые турки и развратные немцы знали, что с Бабаевым не шутят.

Сейчас Али Саргонович знакомился с письмом академика Плевако – тот возглавлял институт Проблемной химии, занятый черными рейдерами.