– При нём должно быть служебное удостоверение, – напомнил Егор. – Табельное оружие – вряд ли.

Дежурный держал покер фейс. Даже совпадение данных пока не вызвало перемены отношения.

– Поскольку вы белорус… В гостинице останавливался и выехал ансамбль «Песняры». Вы и пострадавший имеете к нему отношение?

– Да. Вы это узнаете сами, потому что у Волобуева должно быть с собой и удостоверение администратора филармонии, при которой состоят «Песняры». К сожалению, ни о чём другом сообщить не могу, подписка.

– Я ходил с женой на концерт, – капитан впервые сказал что то, позволяющее заподозрить в нём живого человека, а не робота. – Вас не помню на сцене.

– Если бы я был Мулявиным, точно узнали бы. Но давайте закруглим разговор. Мне, право, неловко отказывать вам, оказавшему помощь и связавшему с Минском. И сказать больше не имею права. Полагаю, до звонка от куратора я на положении задержанного. Буду благодарен за койку в запертой комнате и через часик два сходить в туалет.

– Завтракал?

– Да, спасибо. Пообедать не откажусь в вашем обществе.

– Обещаю. Ты же в Украине, здесь оголодать не позволят.

Образцова дали через час. Капитан деликатно вышел, закрыв дверь.

– Линия закрытая, Николай Николаевич? – на всякий случай переспросил Егор. – Худшие предположения подтвердились. Сафронов распространял наркоту в ансамбле с попустительства Волобуева. В Горьком они занимали один номер. Смерть Сафонова наступила в тот момент, когда Волобуев находился с ним в комнате наедине. Когда я сообщил Волобуеву о своих подозрениях, он с криком «умри» попытался выбросить меня из окна третьего этажа гостиницы. Но был столь неловок, что вылетел сам. Это далеко не всё. У меня есть доказательство, что Волобуев умышленно подготовил масштабную идеологическую диверсию, используя «Песняров». Он – не дебил, а враг. Сейчас, со слов коллег из Чернигова, отвезён в какую то из клиник в бессознательном состоянии.

С того конца провода несколько секунд не доносилось ни звука, кроме помех.

– Выбрасывать его из окна было необходимо?

– Он на меня бросился, когда я находился попой к подоконнику и увернулся. Законы физики сработали.

– Ясно… Что за диверсия?

– Заставлял Мулявина ввести в репертуар антикоммунистическую песню.

– Ты в своём уме? Что, Мулявин сам не отличает – что можно, а что нельзя?

– Долго объяснять. У меня предчувствие: вы сюда примчитесь. Вот и покажу. Извините, что расколол урода слишком далеко от Минска, не утерпел.

Ждать пришлось шесть часов. По шуму голосов в коридоре Егор догадался – примчалась целая делегация, возможно и не на одной машине. В кабинет всунулся Образцов.

– С прибытием, Николай Николаевич! Дорожка лёгкая была?

От сытного обеда из украинского борща и котлеты по киевски с пюрехой Егор был малость осоловевший. После пахоты последних дней и утреннего стресса он ощущал недетскую усталость и с удовольствием дрых пару часов после еды.

– Что ты натворил, лишенец?

– Ну, давайте сразу к делу. Для начала музычку послушаем, после которой у меня возникли первые подозрения в его предательстве.

– Секунду. Знаю, ты не любишь перед другими портретом светить. Но сейчас приглашу начальника нашего отдела. Он всё равно имеет доступ к агентурным делам.

– Валяйте. После того, как офицер КГБ пытался меня убить, уже как то притупилось чувство осторожности. Полтора месяца назад наехало ГРУ. Мне сейчас от кого ожидать нападения – от ЦРУ или ФБР?

Не дослушав его трёп, Образцов позвал начальство. Вошедший здорово напоминал университетского интеллигента в пятом поколении, особенно благородной проседью и профессорскими очками.