– Клянусь: больше не собираюсь петь в мотеле. И заход к «Песнярам» – это так, баловство. Мои песни не вписываются в их репертуар, а как певец я не стою и мизинца того Анатолия.

– Да. Ты именно такой. Надёжно положительный.

Элеонора погасила фары и выключила двигатель.

– Не хочешь подняться ко мне?

Объявленной верности Бекетову не хватило и на один вечер. Насчёт собственной неотразимости Егор не строил иллюзий.

– Ещё бы! Очень хочу. Но Бекетов убил Ингу из одних лишь подозрений. Тебя не подставлю. Пока ты с этим уродом, я к тебе не поднимусь. Не могу, если ты раз со мной, потом с ним. Прости.

Он приобнял её и чуть коснулся губами виска, но всё равно вышел отказ. Вряд ли Элеонору кто то пробрасывал столь откровенно после предложения отдаться. Наверняка многие получили от винта и готовы были на многое, чтоб услышать долгожданное приглашение.

Она скрыла досаду и проговорила ровным тоном:

– Понимаю. Всё переменится и всё пройдёт. Бекетов не вечен. Жду тебя в понедельник. Даже если он приедет, с Прокофьевной решу, не волнуйся. Спасибо!

– Тебе спасибо. Мне очень приятно, что ты провела этот вечер со мной. В остальном… лучше иногда не спешить.

Смягчив пилюлю, он ещё раз её чмокнул и вышел из машины.

Можно как угодно относиться к Элеоноре. Она ничего плохого ему не сделала. А он её просто использовал.

Чего не сделаешь ради госбезопасности Родины!

Глава 4

Наступил понедельник, 25 января. Мелкие хлопоты съели всё время до часу дня. А потом стало не до покупок.

Чёрную «Волгу ГАЗ 2410» с московскими частными номерами, стоявшую в самом начале Инструментального переулка, он срисовал сразу же, когда вместе с Лёхой вышел из РОВД, отправившись на обед, в ту самую столовку часового завода, где разок преступно не нарезали огурцы. Когда переходили проезжую часть бульвара Толбухина, та же «Волга» показалась в сотне метров и покатила в сторону проспекта.

– Смотри. Какие то залётные москвичи.

– Хрен их знает, – пожал плечами сыщик.

Его донимали кражи с автомашин. Вряд ли колеса, фары и лобовые стёкла тырили гастролёры на сверкающей с иголки «Волге». Тем более – московские.

– Ты про заявы грустишь? Я видел, машина Бекетова стоит без колеса на кирпиче.

– Я тоже видел, – подтвердил Лёха. – И чо? Пока заявления нет, не пошевелюсь. Вдруг он сам снял, чтоб машину не угнали. А болты рассыпал вокруг чисто по невнимательности. Тебе не понять.

– Почему?

Пропустив товарища вперёд в стеклянную дверь столовой, Лёха буркнул:

– Потому что у тебя сплошь бабы. Скажешь – нет? Захожу к тебе раз – звонок от твоей гродненской. Минут десять ворковал, пока Вильнёв не поднял параллельную трубу и не попросил её не звонить в рабочее время.

– Грубо разговаривал. Факт. Но я его не перевоспитаю.

Они разделись в гардеробе, поднялись наверх, где каждый взял по щербатому склизкому подносу. Водрузив подносы на направляющие, когда то хромированные, двинулись вдоль деликатесов советского общепита: салат из капусты с ложкой сметаны, салат из тёртой моркови, но уже без сметаны, сметана в стакане до половины его высоты, жидкие щи из очень кислой капусты, хлебная котлета практически без мяса, липкие макароны или перловая каша – гарнир к котлете. Компот из сухофруктов. Если без сметаны, можно уложиться копеек в семьдесят пять. Талоны из «Динамо» Егор тратил в другой столовой. Она лучше, но гораздо дальше. В обеденный перерыв не успеть.

– А когда перед обедом к тебе зашёл, с другой любезничаешь, – продолжал гундеть сыщик, лишь сели за столик. – Болт на отсечение – не свидетельница и не потерпевшая по уголовному делу.