– Вот так и всю? А сам?

– Сам тоже не останусь у разбитого корыта. У вас же в руководстве на человечка меньше будет, коль заведующая комисса и зам – одно лицо? И секретарше можно платить не столько, сколько тебе, а 110 рублей, только по ведомости. Посади туда старуху с бородавками на носу.

– Всё прекрасно! Только согласится ли Кабушкина? Сегодня зверем на меня смотрела.

– Не ей решать. А что вы будете в одном террариуме, две кусачие кобры, старая опытная и умная молодая, так лучше не придумаешь. Только сразу предупреждаю, если сговоритесь против меня и куратора, мои нежные чувства к тебе сразу иссякнут. С ними и покровительственное отношение.

– Ты за меня решил…

– Нет, Эля! Ни в коем случае. Исчезновение Бекетова породило ситуацию, в которой я тебе предлагаю выбор: поискать счастья в другом месте, потому что Валентина Ивановна тебя терпеть не захочет, или вырасти. Видела, сколько у Прокофьевны золота? Хватит на зубные протезы кашалоту. Её источник дохода станет твоим. Но только при одном условии – твоём согласии. Я женщин не насилую. Предпочитаю уговаривать.

– А вот твой Лёша…

– Он пробовал насиловать? Смотри, получишь срок за сопротивление работнику милиции. А пока на свободе, налей кофе. Душевная отбивная была, кстати. Спасибо! Как нибудь повторишь.

Она встала и принялась заваривать кофе в турке, не размениваясь на растворимый.

– Он такой настойчивый, этот лейтенант, что уже противно стало. Такому дала бы… ну только по очень большой необходимости.

– А из жалости?

– Из жалости – нет, – Элеонора аккуратно налила кофе через ситечко в две чашки. – Тебе с сахаром и сливками?

– Только с сахаром. Расскажи, почему тебе не присуща жалость.

– Присуща. И именно поэтому Лёху к себе не подпущу. Понимаешь… Есть мужики, нуждающиеся исключительно в самоутверждении. Ему надо только отметиться – поставил палку красивой высокой бабе. Чтоб перед другими кобелями хвастаться. Мне с таким достаточно убедиться, что надел презерватив, раздвинуть ноги, главное – быстрее сходить помыться после его грязных лап и слюней. Лёха не такой. Я ему правда нравлюсь. Если дам разок, а потом пошлю подальше, удар получит по самолюбию недетский. Говорят, у некоторых после такого облома вообще не встаёт. Он мне ничего плохого не сделал. Зачем его обижать?

– Вот я к тебе и не пристаю, чтобы не быть обиженным. Ты умеешь относиться к подобному легко, я – нет. Угостишь меня по дружбе, неминуемо в тебя влюблюсь, но без взаимности, значит – и без продолжения. Расстроюсь не меньше Лёхи. В общем, спасибо за кофе и ужин, но, моя драгоценная, я не услышал твоего крайнего слова. Согласна ли ты… – он перешёл на тональность, которой в ЗАГСах говорят «согласны ли вы взять в жёны Марьпетровну». – Согласна ли ты стать заведующей комиссионки и лично контролировать всю противозаконную деятельность, временно допускаемую в «Верасе» в интересах госбезопасности СССР?

– Куда я денусь?

– Эй! – Егор протянул руку и положил пальцы на её запястье. – Не так. Или ты доверяешь мне, и мы всё делаем как надо. Либо я докладываю, что ошибся в рекомендации, никакого сотрудничества не будет. Тогда с тебя берут подписку о неразглашении, и вся любовь.

Она думала с минуту, покусывая губу. Зубы, кстати, были не идеальные. Время повального увлечения брекетами ещё не пришло.

– Ты меня точно не оставишь?

– Не оставлю.