|
Раздался второй звонок. Изящно очерченные ноздри пассажирки затрепетали, губки прошептали: - Ах, скорей бы уж! - но адресовано восклицание было явно не соседу. По коридору, топоча, пронеслись мальчишки-газетчики - один из респектабельной "Вечерней России", второй из бульварного "Русского веча". Оба вопили во все горло, стараясь перекричать друг друга. - Скорбные вести о драме в Японском море! - надрывался первый. - Российский флот сожжен и потоплен! Второй орал: - Знаменитая шайка "Московских Лихачей" наносит удар в Петербурге! Раздета дама высшего света! - Первые списки погибших! Множество дорогих сердцу имен! Зарыдает вся страна! - Графиня Эн высажена из кареты в наряде Евы! Налетчики знали о спрятанных под платьем драгоценностях! Штабс-капитан купил "Вечернюю Россию" с огромной траурной каймой, дама - "Русское вече", но приступить к чтению не успели. Дверь внезапно открылась, и въехал огромный, не поместившийся в проем букет роз, сразу наполнивший купе маслянистым благоуханием. Над бутонами торчала красивая мужская голова с холеной эспаньолкой и подкрученными усами. Радужно сверкнула бриллиантовая заколка на галстуке. - Этто еще кто такой?! - воззрился на Рыбникова вошедший, и черные брови грозно поползли вверх, однако в ту же секунду, приглядевшись к неказистой внешности штабс-капитана, красавец совершенно на его счет успокоился и более вниманием не удостаивал. - Лика! - воскликнул он, падая на колени и бросая букет под ноги даме. - Я люблю всею душою одну лишь тебя! Прости, умоляю! Ты же знаешь мой темперамент! Я увлекающийся человек, я артист! Оно и видно было, что артист. Обладателя эспаньолки нисколько не смущала публика - а кроме выглядывавшего из-за "Вечерней России" штабс-капитана за интересной сценой наблюдали еще и зрители из коридора, привлеченные умопомрачительным ароматом роз и звучными ламентациями. Не стушевалась публики и прелестная дама. - Всё кончено, Астралов! - гневно объявила она, откинув вуаль и сверкнув глазами. - И чтоб в Москве появляться не смел! - От умоляюще простертых дланей отмахнулась. - Нет-нет, и слушать не желаю! Тогда кающийся повел себя странно: не вставая с колен, сложил руки на груди и глубоким, волшебнейшим тенором запел: - Una furtiva lacrima negli occhi suoi spunto... Дама побледнела, заткнула ладонями уши, но божественный голос наполнил собою купе, да что купе - заслушавшись, притих весь вагон. Обворожительную мелодию Доницетти прервал третий звонок, особенно длинный и заливистый. В дверь заглянул кондуктор: - Господ провожающих прошу немедленно выйти, отправляемся. Сударь, пора! - коснулся он локтя чудесного певца. Тот кинулся к Рыбникову: - Уступите билет! Даю сто рублей! Тут драма разбитого сердца! Пятьсот! - Не смейте уступать ему билет! - закричала дама. - Не могу-с, - твердо ответил штабс-капитан артисту. - Рад бы, но безотлагательная казенная надобность. Кондуктор утянул обливающегося слезами Астралова в коридор. Поезд тронулся. С перрона донесся отчаянный крик: - Ликуша! Я руки на себя наложу! Прости! - Никогда! - выкрикнула раскрасневшаяся пассажирка и вышвырнула великолепный букет в окно, засыпав весь столик алыми лепестками. Обессиленно упала на бархатное сиденье, закрыла лицо пальчиками и разрыдалась. - Вы благородный человек, - сказала она, всхлипывая. - Отказались от денег! Я так вам признательна! Выпрыгнула бы в окошко, честное слово! Рыбников пробурчал: - Пятьсот рублей деньги большущие. Я в треть столько не получаю, даже со столовыми и разъездными. Но служба. Начальство опозданий не прощает... - Пятьсот рублей давал, фигляр! - не слушала его дама. - Перед публикой красовался! А в жизни - мелочный человек, экономист, - это слово она произнесла с безграничным презрением, даже всхлипывать перестала. |
