«Здравствуй, сынок! Шлю тебе свой привет и желаю здоровья. Вчера мы получили письмо уважаемого воспитателя Алексея Николаевича — он рассказал о твоей успеваемости… Должен признаться — утешительного мало. Хотя двоек и нет, но ты типичный троечник… Какое ты имеешь право отставать от всех вас, от меня?..» Дальше отец Голикова писал об успехах того завода, которым он руководил, и с недоумением спрашивал: «Или ты в жизнь не вдумываешься? Или о чести забыл?»

Прочитав письмо, Мария Семеновна сняла очки и внимательно посмотрела на Кирюшу.

— Неприятная история, — через силу скривил губы в улыбке Кирилл.

— Да… Но не безнадежная, — старалась успокоить его Гринева. — Ты сегодня же напиши отцу, что краснеть ему за тебя не придется. А главное — подумай о чести своего училища… Лучшие люди страны за первенство борются, вот смотри, — она протянула лежащий на столе свежий номер газеты с портретами героев труда. — Разве вы можете стоять в стороне от всенародного дела, учиться кое-как?

— Пойду — капитану письмо покажу! — решительно качнул головой Голиков. — Вы за меня будьте спокойны, Мария Семеновна…

Гринева возвратилась в библиотеку.

Пришли за книгами Дадико Мамуашвили и Геннадий Пашков…

Алексей Николаевич во дворе училища подозвал Володю:

— Ну, как с альбомом? — поинтересовался он.

— Подбираю материал, — деловито сообщил Ковалев и показал то, что достал в библиотеке, — вот не знаю, где достать текст Указа о награждении товарища Сталина первым орденом.

Капитан обещал принести необходимую книгу. Спросил об Авилкине:

— Поддается?

Владимир недовольно нахмурился:

— Слабо.

— Не сразу, не сразу, — подбодрил воспитатель. — Да, я вот о чем хотел с вами поговорить: поскольку вы, так сказать, опекаете его, прошу обратить особое внимание на воспитание у него смелости… Кое-какие успехи в этом отношении есть… Надо их закрепить и развить.

Беседа рассказал о том, что сделано и дал несколько советов Володе.

Вечером Володя предполагал быть у Галинки, но оставалось еще часа два свободного времени и он предложил Павлику пойти за город на лыжах. Авилкин с готовностью согласился. Они заскользили вниз, по Кутузовской улице. Снег то валил пухом, то неожиданно переставал падать, будто огромная заслонка время от времени закрывала ему выход из гигантской горловины и снова отодвигалась. Когда лыжники остановились у крутого обрыва к реке, Ковалев предложил:

— Давай спустимся!

Павлик боязливо посмотрел вниз. Люди, проходившие по узкому полотну железной дороги, казались отсюда крохотными.

— Д-давай, — выдавил из себя Авилкин, все еще надеясь, что Володя раздумает.

— Вперед! За мной! — крикнул Ковалев и ринулся вниз, вздымая буруны снега.

Павлик тоскливыми глазами проследил за Володей, пока тот не достиг подножия горы. «Он взрослый, — искал лазейку Авилкин. — Уйду!.. Скажу: ремешок лопнул…» Но взгляд снова проследил проложенный Ковалевым след на крутом спуске. Володя внизу махал рукой. Опять повалил снег.

Авилкин надвинул шапку на лоб, тоненько крикнул: «Е-ех!..» и с отчаянной решимостью в глазах, оттолкнувшись, помчался вниз. На половине спуска он растерялся, лыжи скрестились и Павлик врезался головой в сугроб. Шапка свалилась, и красноватая голова выделялась на снегу, как помидор. Но Авилкин тотчас поднялся, быстро приладил лыжи и доехал до Володи.

— Ушибся? — обеспокоенно спросил Ковалев.