В число последних входили, как нетрудно догадаться, Далтон и Джим Конли, чьи показания компрометировали обвиняемого.
Совершенно непонятно, для чего адвокаты Франка решились на этот шаг. Ситуация к 10 августа складывалась для защиты очень даже неплохо – доверие к обвинению было сильно поколеблено показаниями частного детектива Скотта и лифтёра Холловэя. Все, наблюдавшие за ходом процесса, поняли, что солиситор и работавшие по его поручению детективы полиции собирали обвинительную базу грубо манипулируя свидетелями. Истерика, которую солиситор Дорси закатил во время допроса Холловэя, убедительно продемонстрировала растерянность и даже испуг прокурора, потерявшего контроль за ситуацией. В этой обстановке обвинительный вердикт представлялся весьма маловероятным – по крайней мере так кажется с позиций нашего сегодняшнего знания.
Но адвокаты решили выиграть суд «вчистую» и доказать всему миру, что Лео Франк – мужчина непорочный и весь из себя белый голубь, а всё, что про него говорят плохое – суть оговор и ложь чистой воды. Замечательную русскую пословицу «лучшее – враг хорошего» адвокаты явно не знали, иначе они не стали бы улучшать ситуацию и без того выигрышную. Это решение стало первым странным зигзагом в действиях защиты и, как скоро станет ясно, не последним.
Вызванный в суд 9 августа Герберт Шифф, помощник Лео Франка, опроверг рассказы свидетелей обвинения Конли и Далтона в той их части, где сообщалось о том, будто в кабинете Лео Франка часто по субботам после обеда бывали женщины. Шифф заявил, что с июня 1912 по январь 1913 года он пропустил очень мало субботних дней в офисе, и за это время ни одна женщина, кроме жены обвиняемого, не посещала кабинет управляющего в субботу после обеда.
Начиная с 12 августа перед судом потянулась длинная вереница фабричных работниц, сообщивших о том, что управляющий карандашной фабрикой «вёл себя хорошо», в аморальных поступках замечен не был и являлся мужчиной, заслуживающим доверия. Не в пример Конли, который доверия не вызывал совершенно. Эти свидетели, получившие название «характерных» («character witnesses»), тянулись в зал заседаний длинной вереницей, каждый из них быстро отвечал на 3—4 стандартных вопроса и тут же уступал место следующему. В первый день их было допрошено 22 человека, но это было только начало! В общей сложности в суде появились 45 человек из числа фабричных работниц. Отдельной группой шли свидетели, не работавшие на фабрике, то есть не связанные с Лео Франком по производственным делам – таковых оказалось 41 человек. И наконец, третью группу «характерных свидетелей» защиты составили лица, знавшие Лео Франка до того, как он переехал на жительство в Атланту – это были его товарищи по Корнелльскому университету и знакомые из Бруклина. Эта группа свидетелей состояла из 16 человек.
Обвинение равнодушно наблюдало за этим парадом славословия и не пыталось подвергнуть свидетелей жёсткому перекрёстному допросу. Несложно догадаться чем объяснялось подобное спокойствие – у солиситора Дорси имелись свои свидетели, готовые дать показания прямо противоположного содержания, а потому обвинитель не особенно беспокоился по поводу массового выступления доброжелателей Лео Франка. Самое главное заключалось в том, что защита решилась перейти к обсуждению личности Лео Франка и тем открыла «ящик Пандоры». А солиситор Дорси не нуждался в подсказках насчёт того, каких свидетелей ему надлежит из этого ящика извлечь. |