Закончил своё общение с журналистом Лео Франк неловким по форме и спорным по содержанию заявлением: «Преступления такого рода являются результатом не мгновенной страсти, а многолетнего порока. Я не убивал Мэри Фэйхан.» В нём, как видим, всего два предложения, но одно не следует из другого, а кроме того, ни одно не кажется истинным. По крайней мере, из текста интервью их истинность не следует, и если уж Лео Франк захотел сказать нечто подобное, то ему следовало бы аргументированно подвести читателя к именно такому выводу. Однако с точки зрения внутренней логики и аргументации концовка интервью выглядит совершенно беспомощным и бессвязным. Озвученный набор высокопарных демагогических утверждений, никак не убеждал читателя в непричастности Лео Франка к тому деянию, за которое его приговорили к смертной казни.

Вообще же, нельзя не отметить того, что все крупные тексты, безусловно принадлежащие Лео Франку [речь в суде, интервью «Atlanta Georgian» в феврале 1914 г. и интервью «The Day Book» через месяц], производят одинаковое впечатление. По их прочтению остаётся устойчивое ощущение, что произносивший их человек не понимал, что в его положении многое из сказанного звучит неуместно и его слова будут восприняты окружающими совсем не так, как ему хотелось бы. Это просто какой-то дар говорить не то, что следует, неспособность к тонкой психологической подстройке, отсутствие эмпатии.

Буквально накануне приведения смертного приговора в исполнение – 16 апреля 1914 г. – защита Лео Франка подала т.н. «чрезвычайное ходатайство» о назначении нового судебного процесса по вновь открывшимся обстоятельствам. Таковыми стали показания адвоката Уилльяма Смита (William M. Smith), прежде защищавшего Джима Конли. Вплоть до 24 февраля 1914 г. Смит был связан профессиональной присягой, запрещавшей ему говорить или предпринимать что-либо, идущее во вред подзащитному, однако после вынесения Конли приговора [напомним, он был осуждён на 1 год за помощь Лео Франку при сокрытии следов убийства] официальные отношения между адвокатом и клиентом закончились.

Смит, проанализировав известную ему информацию, пришёл к заключению, что защищал убийцу и его – Смита – действия косвенно способствовали обману правосудия. О чём именно шла речь? Ещё до начала суда над Лео Фрэнком в июле 1913 г. Уилльям Смит стал свидетелем разговора между солиситором Хью М. Дорси и доктором Генри Ф. Харрисом. Последнему, напомним, предстояло давать показания в суде о результатах судебно-медицинской экспертизы. В ходе разговора врач сообщил главному обвинителю, что волосы, взятые из волосяного покрова головы Мэри Фэйхан, не соответствуют тем волосам, что были обнаружены Барреттом в помещении участка металлообработки. Это сообщение на корню разрушало официальную версию, согласно которой налипшие на рукоять суппорта токарного станка волосы убитой девочки доказывали, что именно в «металлической» комнате она была убита. Дорси, получив информацию об этом, скрыл её от суда и скорректировал вопросы, которые задавал доктору Харрису, дабы не заставлять свидетеля лгать под присягой. Вопрос об идентичности волос жертвы и найденных в «металлической» комнате не обсуждался, в результате чего судья и присяжные были введены в заблуждение.

Это обстоятельство позволяло поставить вопрос об отмене приговора окружного суда и назначении новых слушаний.