Теперь же Лютгерт якобы просил Хейнса проделать ту же самую операцию для него. Хейнс не отказал и связался с Александером Гротти, объяснив, что следует говорить и делать, и, разумеется, пообещав щедрое вознаграждение. Всё прошло, как задумывалось, Александер Гротти великолепно сыграл свою роль и теперь вот прибыл в Чикаго явно для того, чтобы получить обещанную выплату, но тут Фред Хейнс якобы испытал прилив терзаний совести и решил сорвать дьявольский план «колбасного короля». Ведь благодаря его — Хейнса — соучастию, убийца может избежать Правосудия!

Это было весьма пафосное признание, причём явно недостоверное. Лживость «признания» Хейнса становилась очевидной без каких-либо специальных расследований или сбора дополнительной информации — для этого было достаточно просто сопоставить даты, о которых сообщал Хейнс. Из его рассказа следовало, что он вступил в контакт с Лютгертом после ареста последнего [и уже после этого написал письмо Гротти в Нью-Йорк]. А арест «колбасного короля» был произведён, напомним, 17 мая. Между тем Гротти со своим сообщением о встрече с Луизой Лютгерт появился неделей ранее — 10 мая. Таким образом, контакт репортёра и Лютгерта должен был состояться до этой даты. И никак иначе! Об этом пустяке Хейнс, по-видимому, не знал! Он прочитал июльскую газету, сообщавшую о приезде Александера Гротти в Чикаго, и решил, что именно в июле тот впервые озвучил свою историю о встрече с Луизой на острове Манхэттен.

Конечно же, адвокат Винсент яростно отрицал правдивость сделанного Хейнсом признания и настаивал на том, что его подзащитный никогда не был знаком с репортёром, не встречался с ним в тюрьме и не вёл переписки. То же самое, кстати, касалось и Гротти. Нам сейчас сложно сказать, насколько убедителен оказался Винсент и как его слова были восприняты жителями Чикаго — в те августовские дни газеты были заполнены всевозможными публикациями о «деле Адольфа Лютгерта», и многие важные детали просто тонули в море второстепенной информации и явной чепухи.

Как бы там ни было, Фред Хейнс отработал данное ему поручение, и каким-то образом оно, несомненно, повлияло на создание в массовом сознании негативного образа Александера Гротти. Сторона обвинения поставленную цель могла считать достигнутой. Однако заявление Хейнса имело и другое следствие, явно неожиданное как для заказчиков всей этой неблаговидной комбинации, так и для её исполнителя.

Дело заключалось в том, что к началу августа 1897 года Адольф Лютгерт стал уже довольно популярен среди обитателей окружной тюрьмы. На него смотрели как на жертву обстоятельств и женской злокозненности, кроме того, некоторое значение имело и то обстоятельство, что о нём постоянно писали газеты. Для малообразованных маргиналов, каковые составляли абсолютное большинство тюремных обитателей, герой газетных публикаций — неважно даже, положительный или отрицательный — почти всегда получает статус человека крайне необычного и даже исключительного. В общем, Лютгерт стал до некоторой степени популярен, хотя никаких особых усилий к тому, как нам сейчас известно, не прикладывал.

Когда среди находившихся в тюрьме узников распространились слухи о том, что Фред Хейнс оболгал Адольфа Лютгерта — а это прямо утверждал адвокат Уилльям Винсент в нескольких своих заявлениях в начале августа — то очень скоро последовала реакция тюремного сообщества. Причём реакция крайне неприятная для журналиста. Сначала некоторые узники пригрозили Хейнсу расправой, тот попросил у тюремной администрации защиту и получил её. Правда, помогла она не так чтобы очень эффективно.

Хейнса перестали выпускать на прогулку, и в то время, когда решётки всех камер открывались, его оставалась закрыта. Разумеется, соседи по тюремному блоку прекрасно поняли, что это означает, и решили устроить бывшему фрилансеру серьёзную обструкцию.