Во время последней встречи Мэри Саймеринг с Луизой Лютгерт последняя произнесла: «Мария, я уйду. Мой муж потерял все свои деньги, и я собираюсь сбежать» («Marie, ich werde fortgehen. Mein Mann hat all’fein Gelb berloren und ich werde mich auf und davon machen.») В 7 часов вечера 1 мая она достала своё пальто, осмотрела его и сказала, что оно испорчено молью. Пальто она достала с целью одеть… В тот же вечер, по словам свидетельницы, Луиза собрала свёрток с личными вещами. Мэри поняла, что уход из дома действительно состоится, и притом в ближайшее время. Саймеринг осмелилась задать вопрос, на какие же средства Луиза планирует жить, и та ответила, что станет горничной. При этом подразумевалось, что никто не будет знать её прошлого.

На следующее утро дети сообщили Мэри о том, что их копилки с монетами пусты.

Адвокат Винсент, проводя допрос Мэри Саймеринг, особо остановился на вопросе изменения цвета волос Луизы. Данная деталь была важна, поскольку разные свидетели, утверждавшие, будто видели Луизу Лютгерт 2, 3, 4 и 6 мая, говорили о женщине, одетой одинаково, но имевшей различный цвет волос. По словам горничной, Луиза любила играть со своими волосами, постоянно их мыла, изменяла причёску и красила 2 раза в неделю. Саймеринг утверждала, что нет ничего необычного в том, что Луиза Лютгерт в течение месяца по нескольку раз могла изменять цвет волос и укладку. Горничная заявила, что в том, что Луиза взяла с собой разнообразную краску для волос, нет ничего необычного, было бы необычно, если бы этого не случилось.

Отвечая на вопрос о странностях в поведении Луизы, свидетельница отметила, что та порой попадала под влияние странных и необъяснимых мыслей. Так, например, незадолго до 1 мая она вдруг решила, что Мэри бьёт её детей. По этому поводу она даже закатила весьма неприятную сцену, и Мэри стоило немалых усилий убедить Луизу в необоснованности этих весьма странных подозрений.

Продолжая отвечать на вопросы адвоката, Мэри Саймеринг сообщила, что утром 2 мая она виделась с Лютгертом, которому рассказала о том, что жена его не ложилась в постель и, по-видимому, накануне покинула дом. По словам Мэри, тот равнодушно выслушал её и лишь попросил сказать детям, что мама уехала к родственникам. После этого Адольф ушёл на фабрику.

Далее Мэри рассказала, как 15 мая её задержали детективы полиции и доставили в полицейскую станцию на Ист-Чикаго авеню (East Chicago avenue). Там горничную продержали 2 суток, непрерывно допрашивая и угрожая. Допросы проводили инспектор Шаак и помощник окружного прокурора МакИвен. То, что допросы проводили столь высокие чины, вовсе не обязанные заниматься лично подобными техническими деталями, свидетельствовало о большой важности тех результатов, каковые они намеревались получить. Допрашивавшие добивались от горничной признания существования любовной связи с Адольфом Лютгертом, причём действовали предельно грубо и топорно. В частности, они утверждали, будто имеются свидетели её предосудительного поведения, которые покажут под присягой, будто она часто целовала «колбасного короля» на людях и, вообще, держалась с ним запанибрата. Мэри знала, что это ложь, поскольку никогда не позволяла себе того, в чём её обвиняли «законники», поэтому категорически отвергла давление Шаака и МакИвена.

Как мы знаем из дальнейшего хода событий, столкнувшись с резким противодействием Мэри Саймеринг, следствие отказалось от версии «любовной интрижки с горничной» и в качестве мотива предполагаемого убийства Луизы Лютгерт стало рассматривать «роман с Кристиной Фелдт». Как стало ясно к концу сентября, оба мотива были равно бездоказательны, а сие означало только одно — следствие так и не справилось со своей важнейшей задачей и не ответило на фундаментальный вопрос расследования любого преступления: кому и почему преступление выгодно? Ещё творцы римского права учили видеть мотив.