Как стало ясно к концу сентября, оба мотива были равно бездоказательны, а сие означало только одно — следствие так и не справилось со своей важнейшей задачей и не ответило на фундаментальный вопрос расследования любого преступления: кому и почему преступление выгодно? Ещё творцы римского права учили видеть мотив. Правильно установленный мотив почти безошибочно укажет на преступника! В «деле же Адольфа Лютгерта» следствие пошло от обратного — сначала был назван предполагаемый преступник, а потом уже под него прокурор Динан и его полицейские помощники принялись выдумывать правдоподобный мотив.
Получилось, как видим, сильно нехорошо.
В тот же самый день, когда давала показания Мэри Саймеринг — то есть 25 сентября — в суде произошло ещё одно примечательное событие, достойное упоминания. Судя по всему, сторона обвинения очень опасалась появления в суде журналиста Фреда Хейнса, того самого, что месяцем ранее распространил фальшивку, в которой утверждал, будто по поручению Адольфа Лютгерта привлёк к сотрудничеству Александера Гротти. А затем сам же эту выдумку и дезавуировал, объяснив свои действия давлением окружной прокуратуры. Журналист, по-видимому, мог многое порассказать о методах принуждения, практикуемых прокуратурой и полицией Чикаго, и рассказы эти могли сильно повлиять на присяжных заседателей и газетных репортёров. Окружной прокурор Динан и капитан полиции Шаак обратились к судье Татхиллу с ходатайством не допустить вызова в суд журналиста Фреда Хейнса.
Просьба эта была совершенно незаконной как по форме, так и по содержанию. Подобное ограничение на вызов свидетеля прямо посягало на конституционное право подсудимого защищать себя в беспристрастном, честном и состязательном судебном процессе. Тем не менее судья Татхилл намеревался удовлетворить пожелание стороны обвинения — так он поступал на протяжении всего процесса. Очевидно, свой гражданский долг он видел именно в том, чтобы во всём помогать окружному прокурору. Однако как получше обставить явно незаконное ограничение возможностей защиты?
Татхилл подозвал к себе адвоката Винсента и вступил с ним в переговоры. Ситуация оказалась забавной в том отношении, что Винсент в действительности не имел намерения вызывать в суд ни Гротти, ни журналиста Хейнса, однако адвокат умело использовал в своих интересах опасения противной стороны. Он заявил, что не согласен с ограничением свободы выбора свидетелей и если уж судья намерен удовлетворить ходатайство стороны обвинения, то пусть сделает это открыто, то есть с соответствующим объявлением о принятом решении.
После довольно продолжительных и эмоциональных препирательств Татхилл оказался вынужден объявить под запись в протоколе судебного заседания о том, что допрос журналиста Фреда Хейнса будет возможен только в том случае, если для дачи показаний будет вызван Александер Гротти. Это решение, разумеется, не осталось незамеченным — о нём написали в газетах, и странная взаимная увязка вызова свидетелей привела к появлению вполне понятных комментариев. Не требовалось большого ума, чтобы понять — окружной прокурор чувствует себя неуверенно и опасается того, что показания журналиста серьёзно скомпрометируют его ведомство.
28 сентября защита вызвала для дачи показаний Уилльяма Чарльза (William Charles), ближайшего помощника обвиняемого. Этот свидетель дал простые и убедительные разъяснения по широкому кругу вопросов, связанных с событиями минувшей весны. И многое из того, что в интерпретации прокуратуры выглядело подозрительным и даже зловещим, получило естественную и непротиворечивую трактовку.
Так, например, он сообщил суду, что покупка большого количества поташа и каустической соды производилась для того, чтобы произвести на территории фабрики очистку и уборку территории и помещений. Фабрика готовилась к продаже, и во второй половине апреля уже велись соответствующие переговоры — они проходили в «Grand north hotel». |