Время шло. Дни складывались в недели, недели сменяли одна другую, но ничего не происходило. Губернатор Бриггс хранил полное молчание, и о его истинных намерениях, связанных с возможным помилованием Джона Уэбстера, можно было только догадываться. Не подлежит сомнению, что мнение губернатора по этому животрепещущему вопросу находилось под определённым давлением «городских браминов», тех самых семей, что проживали в Бостоне на протяжении нескольких поколений. Генеалогические исследования показывают, что к середине XIX столетия род Паркменов оказался породнён с другими уважаемыми семьями «браминов» – Блэйками (Blake), Кэботами (Cabot), Мэйсонами (Mason), Старджесами (Sturgis), Тильденами (Tilden), Такерманами (Tuckerman). С ними было заключено не менее 11 брачных союзов! Выходцы из этих семей занимали видное положение в обществе, являлись крупными политиками и предпринимателями. Игнорировать мнение подобного лобби не стал бы ни один разумный политик, а губернатор Бриггс, безусловно, являлся политиком серьёзным и думающим. Отдавая себе отчёт в том, что большая группа «браминов» жаждет расправы над человеком, жестоко убившим выходца из их среды и притом их родственника, губернатор старался самоустраниться от принятия решения, чреватого серьёзным расколом в обществе.

Информационную повестку в те дни определял преподобный Патнэм, который с немалым удовольствием рассказывал всем, готовым его слушать, о своём необычном «духовном сыне» из окружной тюрьмы. В июле и августе 1850 года священник дал немало интервью, в которых весьма живописно повествовал о своём общении с профессором Уэбстером, а кроме того, позволял себе комментировать сделанное последним признание. Преподобный смело пересказывал слова профессора, сказанные в приватной обстановке, и вообще говорил много такого, что не поддавалось проверке. Например, священник не раз пускался в рассуждения о детско-юношеском возрасте Джона Уэбстера, пересказывая слова последнего о полученном воспитании и отношении к нему родителей. Россказни эти выглядели неуместными, непроверяемыми – и самое главное! – никак не относящимися к преступлению, совершённому спустя несколько десятилетий. Автор должен признаться, что болтовня преподобного Патнэма с этической точки зрения производит впечатление не очень хорошее, судя по всему, священник являлся человеком довольно бесцеремонным и ищущим мирской славы – и то, и другое, согласитесь, духовное лицо ничуть не украшает.

К последней декаде августа 1850 года решения о помиловании губернатор Бриггс так и не принял. 20 числа смертник был уведомлён о том, что казнь его назначена на 30 августа, разумеется, с оговоркой, если не последует её отмена или перенос решением губернатора штата. Но всем уже стало ясно, что Джордж Бриггс самоустранился от участия в «деле Джона Уэбстера», и решение это он принял в силу неких политических соображений. То есть все доводы, связанные с гуманизмом, милосердием и справедливостью не имеют никакого веса ввиду политической целесообразности казни.