Иорам не прятался от отца и не защищал себя. Он только умолял его:

— Оте-е-ец, успокойся! Успокойся же, оте-е-ец! — твердил он сквозь душащие его и текущие от бессилия горькие слезы.

Отец же в это время заметил расставленные на камне баночки и горшочки с лекарствами и одним взмахом палки разнес их на кусочки.

— Что ты натворил! — возмутился Иорам и бросился туда, где еще несколько секунд назад находились целительные мази, настойки и порошки, в надежде что-нибудь спасти и уберечь. — Зачем, зачем ты разбил их? Как же нам теперь помочь этим людям? — рыдал Иорам, собирая осколки дрожащими от горя руками.

Отец поднял палку и снова двинулся на сына, опустившегося на колени перед разбитыми баночками.

— Остановите его, остановите! Он убьет его! — кричали в ужасе люди.

А Иорам поднял голову и смело посмотрел отцу в глаза. В этот момент тот был похож на разъяренного зверя, ничего не видящего перед собой, кроме крови. Но Иорам даже не попытался уклониться от жестокой палки. Он смотрел с вызовом на палку, на отца и кричал в исступлении:

— Зачем ты разбил баночки? Что тебе нужно?

И в это время мальчик почувствовал страшный удар, который пришелся по лбу. Ему показалось, будто это страшный ураган с ужасающим громом и молниями, со всей своей необузданной силой обрушился на него, подхватил, закружил и бросил на землю. Иорам рухнул на спину, а из разбитой головы хлынула алая кровь.

— Убил сына! Сумасшедший! Бешеный! Мальчика убил! — забушевала толпа. — Остановите же его, свяжите его!

Наконец, несколько молодых парней подкрались к отцу Иорама сзади и приготовились к нападению. Он же в это время обернулся к Амон-Pa, который старался уберечь Иорама, прикрыть его собой, и заревел:

— Я и тебя, гадину, не оставлю в живых! — и со всей какой-то нечеловеческой силою замахнулся палкой.

Амон-Pa, как и Иорам, даже и не попытался отвести от себя этот мощнейший удар, и если бы палка действительно обрушилась на мальчика, то она расколола бы его голову на две части…

Дальше все произошло в мгновенье ока. В этой суматохе никто и не заметил, как, когда, в какое мгновение оказалась перед сыном Мара и, обняв его, закрыла своим телом. В этот момент она была похожа на большую, прекрасную и смелую птицу, готовую на все ради жизни своих птенцов… Страшный удар, предназначенный Амон-Ра, пришелся прямо в висок женщины… Мара застонала, ноги ее подкосились, и она тихо, все так же пытаясь удержать в своих объятиях сына, соскользнула вниз к его ногам.

Амон-Pa взглянул на спасшую его женщину, и чуть было не лишился сознания.

— Мама, мама! — бросился он с криком отчаяния на грудь матери. — Мама, моя добрая, любимая, ласковая мамочка!

Кто-то, не дожидаясь, пока отец Иорама соберется с силами и нанесет новый удар, успел подставить ему подножку, и тот, выронив палку, упал. И в этот момент несколько крепких парней схватили его за руки и за ноги, подняли в воздух и оттащили в сторону, где его связали, а затем бросили посреди площади рядом с камнем, на котором недавно стояли горшочки с лекарствами. При падении он сильно ударился спиной об этот камень и, заревев от страшной боли, захотел вскочить на ноги, чтобы отомстить своим обидчикам, но не смог, так как боль насквозь пронзила все его тело, а тугие веревки крепко держали руки и ноги.

Люди со всех сторон уже спешили к Иораму, чтобы привести его в чувство; кто-то бросился на помощь женщине, у которой была сильно разбита голова; а кто-то успокаивал плачущего мальчика со сломанной ногой. Вокруг Мары тоже собрался народ. Только взбешенный человек валялся на земле без внимания, помощи и сочувствия. У него был сломан позвоночник, и поэтому он стонал и рыдал от страшных болей, сковавших тело.