|
Но тревога оказалась ложной: бугай был один. Компания его осталась где-то там, на набережной, за границей слоя. — Суки! — рявкнул мужик так, словно ему отрезали пальцы по одному. Затем ввинтил еще пару ласковых. Сегодня день вежливости, не иначе. Я остановился. Девчонка вывернулась, строптиво выдернула руку. Мужик поднялся на колени, но так и не встал. Продолжил орать. Разобрать в его воплях что-то, кроме сквернословия, было невозможно, но в голосе звучало столько боли, отчаяния и страха, что мне сделалось не по себе. — Ты предпочла бы с ними остаться? — спросил я тихо. Марта презрительно фыркнула: мол, хоть бы и так, ты мне не папа, чтоб за меня решать. Правда, вслух ничего не сказала. Мужик, наконец, притих. Он больше не орал, только подвывал тихо, как побитая собака. Жалко и испуганно. — Суки-и-и-и… Марта шагнула ближе. Я напрягся. Интересно, это любопытство, протест или то и другое вместе взятое? — Эй, дядя, сука только я. Он кобель. Бугай дернулся и завертел головой. Его широко распахнутые глаза слепо таращились по сторонам — взгляд прошел мимо девчонки, даже не задержавшись на ней. Да он же не видит ни черта! — Он слепой, — подтвердила мою догадку Марта, отступая назад. Мужик попытался подняться, но передумал, так и остался стоять на коленях. Затянул отчаянно, раскачиваясь туда-сюда: — Суки-и-и… Бугай, еще несколько минут назад готовый убивать, а теперь стоящий на коленях и ноющий, как обиженный ребенок, выглядел жутковато. Пугала молниеносность, с которой все произошло. Секунда — и человек сломлен. Но как? — Он ведь зрячий был, — пробормотала Марта. — Может, это камень? — Какой камень? — не понял я. Догадка вертелась рядом, казалось, вот-вот уцеплю. — Макиавелли, не тупи. Я ему булыжником в башку попала. Может, там центр какой в мозгах повредился? Нет, не центр. Я зацепил ускользающую мысль и поглядел на девчонку. — Ты глаза закрывала? Марта заморгала часто-часто. Сзади продолжал скулить бугай — он будто и не слышал нас, охваченный горем и страхом. Я мог его понять: в одно мгновение лишиться зрения это должно быть страшно. — Когда сквозь стену шла, глаза закрывала? — Хочешь сказать, его стена ослепила? Я не стал вдаваться в риторику. Хочу сказать? Да нет, не хочу. Сейчас это казалось мне очевидным. А проверить догадку можно только на практике: открыть глаза и шагнуть в стену. Но проверять меня не тянуло. — Идем, — сказал я и зашагал вперед к эстакаде. — Погоди, — окликнула Марта. Я остановился, посмотрел на девчонку. — А этот? — кивнула она на бугая. — А этот пять минут назад был готов тебя изнасиловать, убить и сожрать. Марта поежилась. — Сожрать? Не преувеличивай. Девчонка. Такая самостоятельная, такая находчивая. А ничего еще не поняла. Играет в свои нитки и не понимает, насколько все серьезно. С другой стороны, может, в этом ее счастье? У нее на глазах не забивали человека ломом, не сносили топором башню, не шептали на ухо жарко и бешено «я тридцать лет не трахался, брат…» Я тряхнул головой. — В любом случае, этот дядя сделал бы тебе бо-бо. И твои месячные его бы вряд ли остановили. Девчонка открыла рот, хотела что-то ответить, но я не стал слушать. Развернулся и пошел к Зубовскому бульвару. Догонит. Сзади зашлепали шаги. Снова заорал притихший было бугай. Наверное, мужик понял, что остается один, в своей личной темноте. Вопил он отчаянно, матерно. Марта догнала, зашагала рядом. Временами она со смешанным чувством оглядывалась назад. — Тебе его не жалко? — спросила, наконец. Я мотнул головой. |
